ПоэZия русского лета

«На улице прохладно, как в Эстонии…»

На улице прохладно, как в Эстонии,
над рестораном запах Сакартвело[3]

,а я стою на стороне Истории,
особенно опасной при обстреле.
Мимо меня просвистывают скорые,
поют певцы дурными голосами.
Я жду тебя на площади Истории,
у памятника, ровно под часами.
Ползут и часовая, и минутная,
давно прошли назначенные сроки.
Меня жалеет публика беспутная,
за столиками попивая соки.
Но ты придёшь, желанная красавица,
и я на миг застыну безъязыко,
когда ты так застенчиво представишься:
«Победа, или можно просто Вика».

«Был в Одессе ресторан „Сальери“…»

Был в Одессе ресторан «Сальери»,
а напротив «Моцарт» был отель.
Оба эти здания сгорели.
Всё сгорело. Город весь сгорел.
Как Одесса оперная пела,
как над морем голос тот летел.
Человечки слеплены из пепла.
Ходят в гости, делают детей.
Не пойми с какого интереса
всё хотят поговорить со мной.
Мне приходят письма из Одессы,
а в конвертах пепел рассыпной.
Там сгорают прежде, чем родиться,
не успев построить, сносят дом.
Кормят по новейшей из традиций
щукой, фаршированной огнём.
Пишут мне: здесь нет и тени ада,
круглый год акация цветёт.
Моцарт не страшится больше яда
и в Сальери целит огнемёт.

«Назовите молодых поэтов…»

«Назовите молодых поэтов», —
попросил товарищ цеховой.
Назову я молодых поэтов:
Моторола, Безлер, Мозговой.

Кто в библиотеках, кто в хинкальных,

а они — поэты на войне.
Актуальные из актуальных
и контемпорарные вполне.

Миномётных стрельб силлаботоника,

рукопашных гибельный верлибр.
Сохранит издательская хроника
самоходных гаубиц калибр.

Кровью добывается в атаке

незатёртых слов боезапас.
Хокку там не пишутся, а танки
Иловайск штурмуют и Парнас.

Не опубликуют в «Новом мире» их,

на «Дебюте» водки не нальют.
Но Эвтерпа[4] сделалась валькирией
и сошла в окопный неуют.

Дарят ей гвоздики и пионы,

сыплют ей тюльпаны на крыло
молодых поэтов батальоны,
отправляясь в битву за село.

Есть косноязычие приказа,

есть катрены[5] залповых систем,
есть и смерть — липучая зараза,
в нашем деле главная из тем.

«Жертв и пострадавших больше нет…»

Жертв и пострадавших больше нет.
Нет на свете жертв и пострадавших.
Нострадамус вышел на обед
и не хочет знать, что будет дальше.
Нас с тобою — целый райский сад
и предновогодняя витрина.
Попугай, отчаянно носат,
говорит: «Всё в жизни повторимо».
Всех родных — бессчётное число —
вывели живыми из подвала.
Ни секунды мимо не прошло.
Ни мгновения не миновало.

«Остаются стекло и щебёнка…»