ПоэZия русского лета

Как византийцу ненавистна схизма
И манихейства, и иконоборчества,
Мне отвратительна идея пацифизма
В политике, массмедиа и творчестве.

Оно, как явный признак разложения,

Плетётся тыловыми демагогами
Холёно-Маяковского сложения,
Махаевщины Гогами, Магогами.

Они приходят с лирами и фондами.

Их голос ангельский так звонок вдалеке!
Но вижу я холодный коготь Мордора
В протянутой в приветствии руке.

Я буду с ними говорить о мире

На языке Давида и Эсфири.

Герои Лотреамона

Не раз от Седово и до Краснодона
Бывал я с героями Лотреамона.

Бессмертный таился во тьме пеликан,

Где бешеной злобой бурлил океан.

Блистали зарницы на небе Донбасса,

И я шёл путём Изидора Дюкасса.

И молний изысканный вился узор,

И вас наблюдал мой истерзанный взор.

Одни удостоились доли печальной

В постыдной экзотике ориентальной.

Не стану роптать, но их воля мертва

В погоне за призраками волшебства.
Пусть воля моя их разбудит, и скоро
Седьмую услышите песнь Мальдодора.

И я завершу Книгу Мёртвых Имён,

И ей позавидует Лотреамон.

Мой крест (ник)

Как крёстный отец
И крестоносец
Тебе, Саня,
Крестом, и Текстом,
И огнём перекрёстным
Реконкисты
Русской,
Что неизбежно грядёт.
Грядущее скрыто
Туманом войны,
Глаза сыновей
Слезятся от дыма.
В братоубийственных
Сагах и песнях
Старшей и Младшей
Эдды, мой крестник,
Правду найдёшь.
Пламя идёт
С далекого Юга,
Люди щадить
Не станут друг друга.
Меньше ресурсов.

И меньше воды,

Под яростью турсов
Треснут льды.
Эта война — не последняя, крестник,
Когда придёт чёрный наместник.
Пылающий юг,
Юные страны,
Тени империи Оттоманов,
Албания. Сирия, ересей клад,
Сельджуков натиск и Халифат.
Новый средневековый мир.
Войны за деньги и войны за веру,
Фанатики, викинги, кондотьеры.
Падение буржуазной химеры.
Век двадцать первый — мечей и секир,
И достижений, и поражений,
Готы и гунны — ориентир
Перезагрузок и новых вторжений.
Будет ещё Революции шторм,
Новой системы перезагрузки.
Знай, что молился об одном:
Саня, будь Сильным, Умным, Русским.

Ольга Старушко

«Симонов и Сельвинский стоят обнявшись…»

Симонов и Сельвинский стоят обнявшись,
смотрят на снег и на танковую колею.
— Костя, скажите, кто это бьёт по нашим?
— Те, кого не добили, по нашим бьют.

Странная фотокамера у военкора,

вместо блокнота сжимает рука планшет.
— Мы в сорок третьем освободили город?
— Видите ли, Илья, выходит, что нет.

Ров Мариуполя с мирными — словно под Керчью.

И над Донбассом ночью светло как днём.
— Чем тут ответить, Илья, кроме строя речи?
— Огнём, — повторяет Сельвинский. —
Только огнём.

«Ой мама родная…»