ПоэZия русского лета

Не гнулся, словно был из камня высечен.
Резонов к отступлению найти
поныне не смогу не то что тысячу —
по пальцам не сочту и до пяти.

Когда б не сила русского оружия,

кто дал бы вам от басурман вздохнуть?
Не гетман, не предатели-хорунжие,
тем более не ляхи и не жмудь.

Вас турки продавали б полонёнными

и по сей час, когда бы не Москва.
Кто скачет с жёлто-синими знамёнами,
неужли швед? Я и его бивал!

Беспамятен народ, земля которого

добыта мной. Но совесть не в чести.
Вам впору бы молиться на Суворова.
Что памятник? Позора — не снести.

Покинув Киев, постою в Швейцарии

седым напоминаньем о войне,
когда мы с Альп лавиной, а не армией
свалились им как на голову снег.

Нет, монумент убрать — не главный стыд ещё.

Печальней, что средь киевских мужчин,
воспитанных в Суворовском училище,
на помощь мне не вышел ни один.

У тех, кто выкорчёвывал историю,

нет никакого права, хоть убей,
на мой редут в Крыму под Евпаторией,
Очаков, Измаил и Хаджибей.

Без нас из вас уже однажды выросла

дивизия СС «Галичина».
Пусть там, где нерусь погоняет вырусью,
бесславье и позор не имут дна.

Вехи

Там, где скифские бабы пугали чужую конницу
или Дикое поле оборонялось греками,
два солдата, два парня в ковыльных степях покоятся,
и могилы обоих становятся злыми вехами
на пути, где змеятся окопы, зияют воронки-кратеры:
не последняя боль на счету войны и не первая.
Эту землю хранили они под огнём карателей,
оборону держали от Славянска до Коминтерново,
ополчившись, стояли под ветром свинцовым намертво,
не сгибаясь от шороха смерти, летящей во поле.
И врастают корнями в донецкую землю снайперы:
из Одессы Скрипач и Ромашка из Севастополя.

«Уголёк»

Таких домов полно и в Подмосковье,
послевоенных.
Здешним невдомёк,
как страшен он — пустой, с пробитой кровлей,
стоявший в Углегорске «Уголёк».
Когда от прежней жизни только стены,
неизмеримой кажется цена
её, забытой, мирной, довоенной,
пока дымится новая война.

Пока их танкам на ходу раздолье:

прямой наводкой в каждый двор, подряд,
а выбьют их отсюда — через поле
из мести огороды кроет «Град».
Пока на крыше хвостовик от мины,
замрёшь, оцепенеешь от вины
за то, что эта стала слишком длинной:
уже длиннее той, былой войны.

Пока в гробах земли хоронят комья —

воронка, и ни дома, ни родни —
в далёком от Донбасса Подмосковье
увидишь целый дом.
Замри.
Моргни,
и вот он, «Уголёк», как будто снится
по здешним палисадникам прилёт.

И эркера сгоревшая глазница

глядит в упор в тебя который год,
когда от прежней жизни только стены,
обугленные контуры стены,
и невозможно, даже зная цену,
вернуться к мирной жизни без войны.

Пожар