Поэзия социалистических стран Европы

Наша сила -
в сплоченности,
ниспровергатели:
наша песня железна,
железны ряды.
Мы – взломщики совести,
мы – сердец поджигатели,
словом, рецидивисты ярости, бунта, мечты.

Стих наш – как Прометей:

хоть к утесу прикован,
свет он в бездну безвременья
все-таки шлет.
День придет,
день придет,
и зажжем мы Вселенную словом,
пусть тюремщики кляпом
заткнули нам рот.

Стих наш, вооружись,-

и величье и славу
завоюет в боях
наших слов легион.
И тогда повсеместно
наш стих величаво
утвердится прочнее,
чем римское право,
и превыше, чем Вавель,
возвысится он.

ЧЕСТЬ И ГРАНАТА

Лезут фашисты. Прут марокканцы.
Грозно кулак вздымается сжатый:
небо Мадрида в кровавом багрянце.
Честь и граната! Честь и граната!

Честь и граната – доблесть, и сила,

и обновляющаяся отчизна…
Сжатый кулак, чтоб верней сокрушил он
черные батальоны фашизма.

Рвутся снаряды в небе Мадрида,

пахнут знамена кровью и гарью.
Честь и граната! Слава убитым!
Ружья солдатам! Arriba parias![4]

Вышли литейщики и рудокопы,

вышли кастильские хлебопашцы
в битву за фабрики и за копи,
в битву за землю, в битву за пашни.

Вышли на битву люди свободы,

вышли во славу земли испанской,
чтобы не быть ей, как в прежние годы,
вновь королевской, княжеской, панской.

Бьются мадридцы в кровавой пене,

и гвадаррамцы, и самосьеррцы…
Пролетарии не падут на колени,
стоя глядят они в очи смерти.

Республиканцы, разите вернее.

Братья испанцы, слушайте брата:
я вам бросаю за Пиренеи
сердце поэта – честь и граната!

МАГНИТОГОРСК, ИЛИ РАЗГОВОР С ЯНОМ

Сидим вместе с Яном в тюрьме, в Ратуше,
в тесной камере номер тринадцать.
Здесь нас держат три дня подряд уже.
До чего-то им надо дознаться.

Пол – подушка, на ужин – корочка…

Тут найти опору сумейте-ка!
Мчит ко мне поэзии облачко,
к Яну мчит сама диалектика.

Кто-то стонет. Кто-то похрапывает.

Вонь. И насекомые бегают…
На стене углем нацарапано:
«Да здравствует забастовка пекарей!»

Я-то что? Мне все это – шутка!

Хоть на целый месяц засяду.
А у Яна – катар желудка,
да к тому ж ему шесть десятков.

А какая там диалектика,

если болит живот…
Даже лучшего теоретика
со свету боль сживет!

Только Ян – из железа, истинно!

Хорошо, что вздремнул опять…
А над глобусом его лысины
начинает светлеть. Скоро пять.

Утро – серым комочком в горстке.

Ян вздыхает с улыбкой доброй.
«Знаешь, парень, в Магнитогорске
нынче в строй вступают две домны…»

Еле полз рассвет мутно-грязный,-

за улитой и то не угнаться! -
а я думал: «Как здесь прекрасно,
в гнусной камере номер тринадцать!»

И – где Рим, где Крым, а где Польша.

И пылают в тюрьме этой польской,
согревая душу все больше,
домны Магнитогорска.

ОРУЖЬЕ К БОЮ!