Поэзия страсти

Жанлена немного кольнуло это «вы». Не хочет принимать его правила и делает намек на субординацию? Нет, снова сюда мешается мужская рассудительность, наверняка у нее и в мыслях ничего такого не было. Просто так сказала, скорее всего даже и не заметила. И ведь он старше.

— Сейчас сделаю и себе, — кивнул Жанлен.

Через пару минут они уже сидели друг против друга и… молчали. С чего бы начать разговор?

Опять с больной темы нельзя — замкнется, спрячется как улитка, только-только выглянувшая из своего домика.

— А у тебя есть младшие братья или сестры? — начал издалека Жанлен.

— Нет, — покачала головой Ирен, — только старшие, и только братья. — Она замолчала, словно соображая, зачем это у нее спрашивают, а потом добавила:

— Трое.

— И как ты себя чувствуешь в среде этих кавалеров? — Он следил за малейшими движениями, переменой в лице, читая по едва заметным признакам состояние собеседницы. При слове «трое» она напрягла пальцы, и ногти сделались белыми, почти как фарфор чашки. Ага, досада, разочарование.

— Как чувствую?.. — Она усмехнулась. — А как я могу себя чувствовать, когда с утра до вечера только и делаю, что убираю за ними? Точнее, делала…

Она слегка ссутулилась — явный признак того, что сболтнула лишнего. Так вот оно что!

Давно не говорила. Видимо, некому было рассказать. Тогда сейчас все пойдет как по маслу.

Стоит только зацепить, и напирающие из глубины души чувства сами заговорят. И ни воля, ни этикет, ни правила приличия уже не удержат их. Надо лишь знать, куда надавить.

— Странно, — удивился Жанлен, хотя сам ощутил, как от деланного изумления по душе разлился холод. Нормальная реакция на вранье.

Но, собственно, врать-то он не собирался. Надо изображать заинтересованность, но не слишком уж сильную, не то собеседница насторожится. — А у нас в семье все убирали за собой сами. У нас были только одни мужчины: четверо сыновей и отец, а мама одна. Сейчас мы поразъехались, так что она скучает. Вышло что-то вроде семейной ссоры, мы с братом никак не решимся съездить помириться.

Сперва сочувствие, потом удивление, затем…

Да-да, Жанлен не ошибся, понимание. И не просто понимание, а понимание, можно сказать, пропущенное через фибры души. Итак, она в ссоре с отцом. Или с родными вообще. И еще что-то о матери. Промелькнуло и скрылось. Не удалось рассмотреть.

— Хорошо вам, а у нас в доме за мужчинами убирали только я и мама. Сами они никогда.

Жанлен затруднился с ответом. Ведь отношение к семье еще не удалось установить. Если отрицательное, то нужно лишь слегка подтолкнуть — и излияниям не будет предела. Все плохое и болезненное, копившееся годами, выйдет.

Но вот, если положительное, тот же маневр приведет к полному краху всех планов. Но, похоже, предыдущей фразы хватило.

Выдержав паузу, Ирен продолжила:

— Мы не жаловались, все-таки они работают целыми днями, а мы вроде дома, вот и управлялись по хозяйству.

— Это не довод, — возразил Жанлен, хотя она и оправдывала мужчин, но чувствовалось, что сама не согласна с этим оправданием. Это чья-то фраза, которая в доме повторялась изо дня в день, закрепилась как единственно возможное объяснение существующей несправедливости. Мужчина должен убирать за собой сам, а не оставлять ворохи грязных носков и груды немытой посуды по всему дому. Нельзя сваливать все на женщину.

Сейчас для Жанлена подобные взгляды стали нормой, а вот раньше… Отец только один раз употребил против него грубую физическую силу. Обычно все взбучки проходили в кабинете и имели чинный деловой характер. Никаких криков, никаких эмоций. Ты совершил проступок, ты будешь отвечать за него. Очень правильный метод воспитания: не расшатывает психики ребенка истериками, никакого рукоприкладства, учит сдерживаться в самых критических ситуациях и не переходить на крик. Это уже позже, когда отец постарел и сдали нервы, он не мог не кричать в определенных обстоятельствах. Например, то дурацкое объяснение в Париже в квартире Жака. Чего только они не наговорили тогда! Но в детстве — все строго, все без малейшего намека на унижение достоинства ребенка.

Отец всегда давал оценку поступкам, а не личности.

— Мне не нравятся твои отметки за этот семестр, Жанлен, ты можешь работать лучше, если захочешь. И сам это знаешь. О твоем поведении уже складывают в школе легенды. Постарайся в следующий раз вести себя лучше и об учебе не забудь. Подумай о матери. Твои успехи для нее очень важны. А пока ты наказан на все каникулы. Преподаватель латыни — три раза в неделю, права — четыре, а еще займешься физикой, геометрией…

Эти приговоры не подлежали обсуждению.

Можно было плакать, спорить, взывать к жалости — бесполезно. В конце концов Жанлена выставили из этого чертова пансиона, кстати вместе с Жаком. Они вдвоем учудили такое… Но даже за столь ужасные вещи отец их не тронул в прямом смысле слова. А вот за неубранную комнату… И не так уж важно это было. Жанлен сделал вид, что просто забыл. Он не видел вернувшегося раньше с работы отца, вечером ждали гостей. Мать сразу поняла, куда так торопится сын — поскорее улизнуть из дома, потом ведь будет не до уборки.