Поэзия (Учебник)

                                   LUDWIG

Витгенштейн давно в раю. Вероятно, он счастлив,

поскольку его окружающий шелест напоминает ему
о том, что шелест его окружающий говорит ни о чем,
но и не предъявляет того, что надлежит быть «показано».
Мучительно, поскольку никак не вспомнить какую-то
                                                                  фразу.
Неприятно еще потому, что разум не в состоянии
                                                                  «схватить»
границу между absorption и знанием поглощения.
                                                                  Еrfassen.
Фраза забыта, однако он знает, что ее знают все,
причем они тоже забыли, более того, даже не знают, о том,
что она, не возникая в раю, обречена появлению, — если
рай, как полнота языка, постоянен в стремлении
за собственные пределы, фраза обещает лишь форму,
т. е. тень вне источника света, но между тем
забвение модально, оно расслаивается и образует
пространство, в котором что-то определенно известно.
И благодаря чему другое смещается в то, что неведомо.
Например, известно, что Витгенштейн (Людвиг) в раю.
Также, что тело не подлежит описанию, ни предъявлению.
Оглядываясь, Витгенштейн видит, как, попирая
законы перспективы, у его плеча возникает Вергилий.
С ним кто-то рядом. Дождь еще не накрапывает.
                                                           И не начнется.
Естественно, у Витгенштейна возникает вопрос
относительно фразы, которая была несомненно важна
и отсутствие которой во рту его не столько терзает,
сколько смущает. Но неожиданно для себя произносит:
«Как поживает Тракль?» И после короткой паузы слышит:
«Там, откуда мы, его нет». И Витгенштейн пишет:
«Приятное различие температуры разных участков
                                                      человеческого тела…»
Это тоже, скорее всего, что-то напоминает,
                                                      татуировки песка,
окружающий шелест, не говорящий никому — ничего. [113]

Евгения Суслова, 1986

          ***
Вспышка слова
в роду размещающегося цветения —
изголовия множатся тишины
посредством.

Сквозь рейсы сверхкратких

проходит психическое
сеткование.

Мысль — пропуск:

сход на зарево закрытого ока
распространяется через
грудную решетку.

И там совесть — память прямого пути,

собранная до признака воли.
Одноотец снова

сходится и растворяется

между умом. Я тоже
помню — значит плавление
оболочки эха.

Мысль — пропуск:

в соотношении
со срединностью эхотического
поступка.

Место молится до

проявления речи, заходясь
в острие закона. [307]

^{ТАКЖЕ СМ.:}

^{Александр Введенский (7.1),}

^{Осип Мандельштам (7.2),}

^{Даниил Хармс (15.3),}

^{Владимир Соловьев (16.1).}

20.2. Поэзия и наука

Многие думают, что нет ничего более далекого друг от друга, чем поэзия и наука. Однако это не так. В истории множество примеров того, как поэзия проявляет интерес к науке, а наука — к поэзии. В древние времена наука и поэзия были связаны особенно тесно. Например, в Древней Греции и Древнем Риме многие научные трактаты писались в стихотворной форме, и это ни для кого не было удивительным. В европейской поэзии больше не было такого взаимопроникновения поэзии и науки, но было множество попыток сблизить их друг с другом и множество ситуаций, в которых они сближались сами собой.