Поганое поле. Том второй. Возвращение

– Да! Этика и личные свободы взаимосвязаны. Чем больше в обществе моральных запретов и табу, тем меньше в нем степеней свобод. А чем меньше свобод, тем меньше возможностей для развития личности в частности и общества в целом. То есть этика и мораль в своих строгих формах тормозят прогресс и приводят к конфликтам между консервативной и прогрессивной частями общества. Когда-то жесткая религиозная мораль в Европе приводила к гонений ученых, врачей и первооткрывателей...

Я блеснул эрудицией:

– Инквизиция.

– Республика Росс около ста лет назад отказалась от разделения в своей секулярной этике от разделения на добро и зло. Эти категории всегда были сугубо субъективными, а граница между ними всегда сильно размывалась, что приводило к разнообразным спекуляциям и перегибам.

– Если некий человек массово убивает людей, – сказала Кира, – которые ему ничего не сделали, а просто ради своих убеждений, наверное, религиозных, то он – террорист. Если же он делает абсолютно то же ради государства, то он герой.

– Да, категории добра и зла определяли статус людей, вешали на них ярлыки в соответствии с основной пропагандистской парадигмой. В позднюю капиталистическую эру самым мощным источником пропаганды и бинарной этики было государство. С помощью этой этики оно манипулировало людьми, кидало их в топку войны или заставляло терпеть непомерные налоги. Но с развитием всемирной Сети на первый план выступили так называемые лидеры мнений. Кое-кто называл их нетократами, мы же называем Изъявителями. Вокруг них формировались популяции людей – подписчиков или фолловеров, которые не создавали мнения, а лишь многократно усиливали те мнения, что продуцировались Изъявителями. При этом фолловеры не сомневались, что именно они генерируют мнение. Это была манипуляция, но гораздо более тонкая, чем в государствах, так как фолловерство – дело добровольное и ты выбираешь Изъявителя по своему вкусу. Причем у этих популяций, иногда крайне обширных, нет географических границ. Таким образом, институт государственности, завязанный на собственных территориях влияния, потерпел крах, а вместе с ним разрушилась эпоха капитализма с его представительной демократией.

– Демократия разрушилась? – удивился я. – А ее-то за что? И что наступило? Монархия?

– Монархия, авторитаризм – это реликт, – сказала Ива. – Они сохраняются, как атавизмы, и иногда бывают довольно сильны и влиятельны. Но при этом остаются тупиковыми и контртенденциозными направлениями развития социума. Дело в том, что демократия работает только в паре с капитализмом. Ни о какой демократии во времена рабовладения или феодализма не может идти и речи, верно? Концепция государства и капитализма аннигилировалась после Четвертой Мировой Войны, или Войны Всех Против Всех. Это была борьба лидеров мнений, Изъявителей, усиленных армиями фолловеров. Каждый человек на планете находил своего Изъявителя и примыкал к тому или иному лагерю. Причем территориально они были разбросаны без какого-либо порядка... Их объединяла Сеть. Фолловеры делегировали Изъявителям право на выражение коллективного мнения – своего рода цифровой мандат. Человечество, которые уже давно глобализировалось не только в экономическом плане, но и ментально, снова разделилось – но на сей раз на группы по интересам... Место проживания перестало иметь значение. Собственная территория, этот феодальный анахронизм, у государств была отнята, и государство исчезло как таковое.

Я внимательно слушал Иву. Голосок у нее приятный, внешность тоже. И говорит как по бумажке, будто лет сто работает лектором в университете или ведущей на радио. Вполне, кстати, такое возможно...

Я плоховато улавливал смысл всех ее высокоумных речей, но суть вроде бы схватывал. Чтобы показать, что слушаю, спросил:

– Это все из-за интернета?

– Благодаря Сети в первую очередь. И из-за кризиса государственности, капитализма с демократией. Капиталисты теряли власть. Деньги стали не так важны, как количество подписчиков-фолловеров и влияние на их умы. Связи обогнали по значимости капитал, хотя как таковой капитал и капиталисты никуда не делись.

– Ага, не имей сто рублей, а имей сто друзей!