Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой

Ожесточенный бой продолжался, не ослабевая, больше двух часов. Совместными усилиями отбили семь неприятельских атак. Дважды усташи подходили вплотную к стенам древнего укрепления и пытались закрепиться в мертвом пространстве – их забрасывали гранатами. В бою погибли еще несколько чинов Русского корпуса и разведчиков Маркова. Еще с десяток человек из числа оборонявшихся получили ранения разной степени тяжести. Доктор Головачев беспрестанно находился при раненых, не только оказывая медицинскую помощь, но и подбадривая каждого словом. Его густой баритон, внушавший спокойствие и уверенность, разносился под каменными сводами особенно отчетливо в те моменты, когда пальба немного стихала. Никаких различий между людьми, одетыми в немецкую и советскую форму, доктор не делал. Погиб пулеметчик в башенке. На его место заступил юнкер Милов. Вася Бурцев теперь бегал по крутой лесенке наверх – набивал и подносил рожки к «зброевке». Быков с пожилым солдатом в расстегнутом немецком мундире, поверх которого выбивался большой православный крест на простой веревочке, усердно снаряжали автоматные диски и готовили гранаты. Быков время от времени поднимал взгляд на узорчатый нательный крест своего напарника и лишь едва заметно качал головой, думая о чем-то своем. Работали оба споро и умело. Из левой бойницы вел огонь из своего MG Воронцов. Вторым номером, сменив раненого, к нему заступил Фомичев. Щека Игната была аккуратно перебинтована доктором. Теперь Фомичев, согнувшись у окна, придерживал на вытянутых ладонях длинную ленту, которую прожорливо поглощал содрогавшийся в руках Воронцова «эмгэшник». Круглые диски пулемета Клюева набивал молодой парень в немецкой форме, как говорят, с совершенно рязанской физиономией. Сержант Куценко и лейтенант Чередниченко, затесавшись под окнами среди серо-зеленых фигур, исправно поливали напиравших снизу усташей огнем из автоматов. Иногда то тут, то там раздавались короткие восклицания или команды на русском языке, половина из которых была сдобрена к месту произнесенным хорошим и родным крепким словцом. Зажмурив вдруг на несколько секунд глаза, Маркову неожиданно показалось, что они все вместе отбивают неприятельскую атаку в Галиции году эдак в пятнадцатом. Разве что тогда все больше разговаривали винтовки, а не автоматическое оружие. Он открыл глаза, оглядел всю эту плавающую в дыму отработанных пороховых газов картину, и она показалась ему фантастической…

К вечеру усташи отхлынули. Заключительным аккордом боя прозвучал громкий хлопок на башенке и последовавший затем разрыв где-то за верхним ярусом. Совершенно счастливый спустился вниз Вася Бурцев с использованной трубой фаустпатрона в руках. Следом шел Юра Милов, придерживая на полусогнутых локтях хорошо поработавшую «зброевку» – к раскалившемуся пулеметному стволу было не прикоснуться.

– Кажись, отступили, – выдохнул Милов-младший.

Люди заново открывали для себя наступившую вдруг над полем боя тишину. Солдаты утирали с лиц смешанный с гарью пот, застукали об пол сброшенные с голов советские и немецкие каски. Место вытягивающегося в окна тухлого порохового запаха в помещении начал занимать тяжелый дух пропотевшей одежды и амуниции. Многие продолжали тревожно вглядываться в прорези бойниц. Долина перед ними, подобно темному ковру, была устлана мертвыми телами.

– Ох и потрудились же мы, православные, – вздохнул кто-то, все еще напряженно присматриваясь перед собой.

– Может, теперь отстанут?..

– Будем надеяться.

– Дай-то Бог…

Но вскоре над ними завыли мины. Обстрел из минометов продолжался минут пятнадцать, затем все смолкло окончательно. Видимо, неприятель просто сорвал таким образом свою бессильную злобу. Разорвавшиеся сверху мины не причинили никому ни малейшего вреда. Затем тишина уже установилась надолго.

Тем не менее усилили наблюдение за долиной и дорогой внизу. Дежурить в башенку наверх полез Паша-Комбайнер со своим пулеметом. Все остальные спешно приводили в порядок себя и оружие.

К Маркову подошел подтянутый человек в пятнистой куртке, закинул на плечо автомат и снял с головы немецкую фуражку. Поправил короткую рыжеватую челку и слегка усмехнулся в прокуренные усы.

– Ну, здравствуй, Жорж! – негромко произнес Лукин.

– Здорово, Сашка! – отозвался Марков и привалился плечом к низкому кирпичному своду коридора…

17

На фронте творилась какая-то чертовщина. Прибыв в свой полк в апреле 1917-го, поручик Марков не узнал родного соединения. Дисциплина упала невообразимо. Так же как и в Петрограде, здесь повсюду были комитеты. Точно так же время проводилось в бесконечных и бесполезных разговорах и митингах. Невесть откуда возникали всевозможные заезжие агитаторы. Поначалу их сдавали по начальству. Маркову рассказали: вскоре после случившейся в столице революции, когда до Румынского фронта только начали докатываться первые ее волны, нескольких ораторов, агитировавших против войны, солдаты по своему почину расстреляли как германских лазутчиков.

– Ясное дело, германцы, – здраво рассудили солдаты, терпеливо выслушав антивоенную агитацию. – Такое только им выгодно.