Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой

Чтобы добыть себе пропитание, приходилось браться за любую работу. На Адриатике Лукин разгружал пароходы. В Берлине Сашка работал таксистом. Нужно было выдержать экзамен – знать более двенадцати тысяч улиц и площадей германской столицы! Марков заметил: сегодня большинство из них уже лежало в развалинах. Лукин не выразил сожаления – он наблюдал в двадцатые годы становление нацистского движения, считал его примитивным и порочным. Оно было ему глубоко противно. Сашка усматривал в нем очень близкое сходство с большевизмом, с той лишь разницей, что нацисты в основном гробили чужие народы, а большевики свой собственный…

– Ваше благородие! – ища глазами Лукина, в галерею просунулась фигура пожилого солдата в немецкой форме.

На такое обращение Марков с Лукиным повернулись одновременно, переглянулись и неожиданно расхохотались оба молодо и звонко.

Солдат обвел их взглядом и доложил:

– Так стало быть, темнеет. На лесной опушке замечены костры.

– Идем, – отозвался Лукин и, вскочив на ноги, протянул руку Маркову.

Приняв руку, Марков быстро поднялся следом.

19

– Не видно ни черта, – водил биноклем из окошка-бойницы сменившийся с поста лейтенант Чередниченко.

Марков и Лукин сидели у стены и изучали карту местности. Карта нашлась у Лукина – жужжа ручным фонариком, он подсвечивал ее неровным бегающим светом. На соломе вповалку лежали раненые. Кто-то тихонько стонал, несколько человек замерли совсем беззвучно. Перекрывая тревожное дыхание спящих товарищей по несчастью, неожиданно громко захрапел Ратников. Подполковник забылся полусном несколько часов назад, когда еще не отгремел бой, совсем обессиленный – квалифицированную медицинскую помощь ему все-таки оказали, причем успешно. Ноги его после проделанных Головачевым манипуляций были обмотаны чистыми белыми тряпками. Доктор искоса глянул на своего строптивого пациента и улыбнулся с довольным видом. Остальные, исключая часовых, вычистив оружие и перекусив тушенкой с хлебом, отдыхали.

– Ну вот и все, – негромко сообщил Воронцов, закончив сборку вычищенного перед тем немецкого пулемета. – Чего у нас там с патронами?

– Полторы ленты, – отозвался Фомичев.

– Негусто.

– Ничего, зато нашего калибра еще навалом, – успокоил Игнат и, дотронувшись до повязки на щеке, слегка поморщился.

– Сильно болит? – участливо поинтересовался Воронцов.

– Ерунда, – отмахнулся Фомичев. – Заживет. Какие наши годы!

– Тебе сколько лет? – внимательно поглядев на соседа, неожиданно поинтересовался Воронцов.

– С девятьсот четвертого считай, – усмехнулся Игнат.

– И я с четвертого! – подивился Воронцов. – Ты с какой губернии?

– С Орловской, Севского уезда.

– Вот те раз! – хлопнул себя по колену Воронцов. – А я Мценского. Земляки, выходит!

– Тебя как сюда-то занесло, земляк? – с нескрываемой иронией поинтересовался Игнат.

Воронцов хмыкнул, отвернулся. Поглядел в узкое окошко – за ним было совсем темно. Снова повернувшись к собеседнику, тихонько стал рассказывать:

– Я в семье за старшего был. Батя на германской пропал. Едва концы с концами сводили. В девятнадцатом весной продотряд весь хлеб у нас вчистую забрал. Мамка и сестры умерли с голоду. Да что мои – всей деревни, почитай, не стало! Меня солдаты подобрали.

Фомичев долго сосредоточенно смотрел в окно. Потом закончил глухо:

– А от вас они к Севску подались. И наша деревня тоже вскоре вымерла. Кто мог, разбежался. А куда бежать – сил нет совсем, голодуха кругом. Я до верховьев Дона дочапал, попрошайничал. Там прибился к конному корпусу.

– И я к конному… – отозвался Воронцов.

– Я к Буденному, – оживился от очередного совпадения Фомичев.

– А я к генералу Барбовичу.

– Твою мать! – всплеснул руками Игнат.

– Других рядом не было.

– Да я не о том! – счел необходимым пояснить Игнат. – У меня тоже других рядом не было. До чего ж мне осточертела вся эта распря. Били-били друг друга. А все не живем, только мучаемся. Когда это кончится, а?

– Когда кончится здесь, – глядя прямо на Игната, сказал Воронцов и легонько постучал себя согнутым пальцем по лбу. – У всех.

Помолчали – оба друг друга поняли без лишних слов…

– Фомичев! – раздался голос капитана Маркова.

– Я!

– Надо разведать опушку леса. Вот, гляди…

Игнат склонился над картой. Лукин продолжал исправно жужжать фонариком. Рядом уже сидел ефрейтор Быков – его предполагалось заслать на тропинку, по которой пришли разведчики утром.

– Один не ходи, – негромко говорил Фомичеву Марков. – Возьми кого-нибудь.

Игнат поглядел сначала на своего командира, затем на Лукина. Произнес нерешительно, кивая головой в сторону Воронцова:

– Можно с ним?

Марков и Лукин переглянулись.

– Можно.

Через минуту орловские земляки уже собирались на вылазку. Прихватив автомат, бесшумно выскользнул из помещения Быков. Сержант Куценко плюхнулся за пулемет на освобожденное Воронцовым место.

– Справишься, унтер? – с сомнением в голосе спросил Воронцов.

– Обижаешь! – возмущенно фыркнул Куценко.

– Только, слышь, унтер, в случае чего длинными не лупи.