Как-то раз в Покровском пошел Распутин в гости к брату Николаю. Пришел туда же отец Распутина и начал ругать сына Григория самыми скверными словами. Распутин как бешеный вскочил из-за стола, вытолкнул отца во двор, свалил его на землю и давай его бить кулаками. Отец кричал: «Не бей, подлец!» Пришлось их растаскивать. Оправившись, старик стал еще пуще ругать сына, грозя рассказать всем, что он ничего не знает, а только знает прислугу Дуню держать за мягкие части.
На фоне германского наступления и отступления русской армии в Москве крайне популярными стали разговоры о шпионаже и немецком засилье в экономике и органах государственного управления. Досужие разговоры перешли в информационную кампанию в газетах «За Россию», «Время», «Вечерние известия». Вспышка холеры на Прохоровской мануфактуре, ныне Трехгорка, была расценена как немецкая террористическая акция.
26 мая 1915 года, в 6 часов вечера, владелец мануфактуры Прохоров звонит главному московскому полицейскому Адрианову: «Именем Бога, как гражданин и фабрикант прошу вас остановить движение толпы».
Генерал Адрианов отвечает: «Когда толпа идет с портретом государя императора и поет „Боже, царя храни”, разгонять не стану».
Пошел погром. Еще накануне распространялись листки с адресами немецких торговых фирм. Чайная на Дорогомиловке служила местом сбора особых дружин. Староста платил манифестантам по 3 рубля в день.
С утра 28 мая громят знаменитую аптеку Феррейна на Никольской. Там были найдены 80 литров спирта и тут же выпиты. Потом толпа направилась на парфюмерную фабрику Брокара, ныне «Новая заря», где производились самые популярные духи «Персидская сирень» и мыло «Народное», «Сельское» и «Национальное». В аптеке Келлера были выпиты даже настойки от паразитов.
К двум часам дня 28 мая толпа собралась на Красной площади.
На Красной площади толпа уже требовала отставки Николая, пострижения императрицы в монахини, а престол отдать главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу. Потом погром пошел дальше по городу и перекинулся в пригороды. Это был первый в истории России нееврейский погром.
К вечеру разгромлены все немецкие магазины. Вытаскивали рояли и разбивали. Сметены нотные магазины на Петровке, Кузнецком Мосту и Большой Лубянке. Погибли рукописи поэта Бориса Пастернака, который служил учителем в доме крупного коммерсанта Морица Филиппа.
Полиция нигде не препятствует погромщикам, а иногда и возглавляет банды. На Мясницкой видели какого-то крупного чина, когда рядом выбрасывали вещи с третьего этажа. Были убийства. На фабрике Шредера выволокли хозяина, жену и двух детей – истерзали и голыми утопили в канаве.
Заодно убили двух русских подданных, голландок по происхождению. На винных складах Генке прибывшей полицией были обнаружены 32 убитых в пьяной драке.
У Арбатских ворот погромом были заняты человек тридцать. Вокруг стояла толпа в несколько сот человек и смотрела. На Тверской дамы в шляпках подбирают разбросанные куски шелка. Усиленно охранялась Марфо-Мариинская обитель – в народе пошли слухи, что у великой княгини Елизаветы Федоровны, создательницы обители, найден подземный телефон для связи с немцами.
Елизавету Федоровну называют не иначе как Лизка – даже швейцар в доме генерал-губернатора.
В роли участников погромов видели университетских студентов.
Потом перестали разбирать, где немецкое, где русское.
На фабрике «Скороход» погромщиков пытались остановить, говорили, что фабрика-то русская. Погромщики отвечали: «Знаем, да больно обувь хороша».
Через три дня войска стали разгонять погромщиков. Оружие было применено впервые в Камергерском переулке, напротив Художественного театра.