Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье

«Мы поднялись на мост. Была огромная действительно толпа народа. Некоторые подсаживали на плечи детей. Чтобы показать, как стреляет танк. Они аплодировали каждому выстрелу из танка, смеялись… будто это был салют. Вдруг вокруг меня стали падать люди. Кто-то закричал: «Ложись!» На СЭВе, похоже, сидел снайпер… не знаю чей, – но что-то его переклинило, и он бил по явно мирной толпе. Я подбежала к двоим – им уже ничего не надо было. Мы побежали с моста, а за нами толпа. На Калининском шел сплошной шквал огня. Из дворов, в ответ со стороны СЭВа и Белого дома. Скорые отказались ездить на Калининский. «Трехсотых» – в смысле раненых, это термин еще с Афгана, – так вот их от мэрии надо было оттащить пешком до «Глобуса», туда гаишник по рации медицину вызывал.

Я выползла в первый раз на раненую, которая бежала за своей собакой и получила пулю в бедро ровно на разделительной полосе Калининского проспекта. Меня очень бесило, что сейчас меня убьют. У меня были большие планы.

Когда сказали, что «трехсотые» у БД, мы поползли туда. А нам навстречу бежали мародеры. И дедушки, и мальчики. И тащили из БД что попало. Тащили ксероксы, принтеры, один пацан пер несколько банок варенья, а еще один – здоровенную стопку книжек Хасбулатова. Мы залегали за тротуарным бортиком. Потом от БД с носилками ползли обратно. Да, забыла сказать, как убили парламентера, двинувшегося в БД под белым флажком. Одним выстрелом, сразу. Потом мы пошли сказать, чтобы скорые отправили в БД. А мне в ответ: «Кого везти – фашистов? Ты, значит, предательница? Ты – за фашистов?» Я в ответ говорила и орала про всякие медицинские клятвы, про гуманизм и светлое будущее. Откуда-то возник мужик с рацией, скорые поехали. Моя мораль такая, антивоенная. Па войне не ведут себя прилично. И что-то все какие-то уроды. Это чистое Зазеркалье, где нормальные понятия не играют».

Вот эта начавшаяся война тогда была свернута Ельциным, она не выплеснулась дальше. Уже началась, но сразу закончилась.

Государственная дума, избранная в декабре 93-го года, никогда не будет проельцинской. И все последующие, в течение его президентства, тоже не будут. Вплоть до попытки импичмента президента в 99-м году. Коммунисты в Думе будут иметь до трети голосов. И это при том, что Ельцин не скрывает своего остро негативного отношения к коммунистам. Он пришел к этому поздно, осознав, увидев, в какой тупик коммунистический режим завел страну. Глубочайший кризис, доставшийся ему как президенту, только укреплял его непримиримость. Невозможность быстрого выхода из этого кризиса съела его надежды на социальную справедливость, его иллюзии, которые были сродни массовым иллюзиям.

23 февраля 1994 года Государственная дума в соответствии с новой ельцинской Конституцией объявляет амнистию всем участникам событий 3–4 октября 93-го года. Без ограничений на участие в политике. Заодно амнистированы участники событий августа 91-го года. Объединение этих событий в определенном смысле правомерно.

93-й – попытка реванша за 91-й.