Погнали

И что самое неприятное: она снова приехала с тем французским бойфрендом, с которым была в первый раз, и все это время она очень плотно общалась и с ним. Меня это бесило и обижало, и часто служило поводом и оправданием, чтобы вмазаться очередной дозой. Но вот что странно: этот французский бойфренд был моим преданным почитателем. У себя дома, во Франции, он был в меру известным и влиятельным человеком — у него была сеть маленьких магазинов модной одежды для молодежи, и он издавал очень толковый французский рок-н-ролльный журнал, — но в Америке он совершенно терялся и цеплялся за Криссу, которая оберегала его и подсказывала, что делать. Насколько я для себя понял, она чувствовала ответственность за него, а он платил по ее счетам. Мне было сложно с этим смириться, но, опять же, мне лично совсем не хотелось платить по ее счетам.

С тех пор прошло несколько лет — нам обоим пришлось много ездить, в основном по работе, а я скатился на самое дно из-за своей невоздержанности и катастрофического крушения всех иллюзий, — и между нами многое изменилось. Жизнь нас разделила. Причем, это произошло исключительно потому, что никто из нас не озадачился этому помешать. Сказать по правде, я уже и не помню, как у нас все затухло. Это было как раз в период постоянных гастролей, когда я методично и целенаправленно гробил себя. Все как в тумане. Я знаю, что ей было больно; что я делал ей больно. Она меня не упрекала, она просто разочаровалась во мне. Но мы никогда не говорили об этом прямо.

* * *

Я знаю, что я все придумываю. Мы оба придумали себе друг друга. Я был ее фантазией, она — моей. История — это сон, легковесная греза, потому что в противном случае она придавила бы нас насмерть.

Кроме того, Крисса теперь приторговывает кокаином. Не то, чтобы она только этим и занимается, и не то, чтобы в широких масштабах, но тем не менее она приторговывает кокаином и регулярно его употребляет. Что несколько не соответствует образу Криссы, как я ее себе представляю.

7

Она все время в разъездах. Почти не живет дома. Поэтому ее квартира на Сент-Марк Плейс всегда кажется новой и какой-то пустой. Крисса снимает ее уже долго, но квартира совершенно не захламлена. Самые обыкновенные апартаменты по типу ж/д вагона: четыре маленьких комнаты, выходящие окнами на одну сторону — спальня, гостиная, кухня, чулан. Светлый деревянный паркет покрыт свежим лаком, и квартира кажется одновременно и светлой, и темной. Запах ее туалетных принадлежностей пробуждает смутное ощущение удовольствия. Как материнское молоко. Разрозненные занавески на окнах, пара ярких шарфов и разбросанная одежда вовсе не создают впечатление беспорядка — это как светлые пятна на темном холсте. Все это так не похоже на мою засранную берлогу, что поначалу я себя чувствую как незваный гость. Как нарушитель, незаконно ворвавшийся на чужую территорию.

Я вхожу, и она сидит в красном кресле, согнувшись над низким столиком, заваленным всякой всячиной: французская книжка по композиции, какая-то бижутерия, стакан с вином, наполовину пустой, фотографии 8 х 10, пастельная бумага. В руках у нее — перьевая ручка. Она что-то записывает на клочке линованной бумаги, потом встает и обнимает меня.

— Привет, мистер.

— Здравствуйте, мэм.

— Хочешь вина?

— Хочу. — Бутылка с вином и второй стакан стоят на разделительной перегородке между гостиной и спальней. Там же стоит переносной стерео радиоприемник. Звук приглушен почти до минимума. Играет какой-то медленный танцевальный соул.

Я беру у нее стакан с красным вином и обхожу комнату, рассматривая знакомые фотографии. Там есть и пара моих, и меня это греет.

— А это что?

Цветной снимок, где две ярко одетые женщины идут навстречу камере по пустынной нью-йоркской улице.

— Мне просто понравился трюк со светом. Вырезала из журнала. — Она показывает на небольшую стопку журналов мод на полу в углу.

Я понимаю, о чем она говорит. На заднем плане садится солнце — в разрыве голубовато-малиновых облаков, розовых по краям. Улица погружена в мягкий сумрак, но фигуры женщин на переднем плане в зеленых атласных платьях сверкают белесыми бликами в последних отблесках солнца.

— Я понимаю, о чем ты. На самом деле, так не бывает, да?

— Я знаю, как это делается.

— Сама разобралась?

— Ага. На самом деле, ничего сложного. Здесь главное — цвет. Я пока не очень умею работать в цвете, но я учусь.

— Ты постоянно чему-то учишься.

— А ты — нет?

— Ну, я знаю только, что почти ничего не знаю.

— Это высшая форма знания.

— Мне важнее профессия.

— И то правда…

Я обожаю, когда она употребляет в речи американские выражения и словечки.

Кроме красного кресла, журнального столика и маленького картотечного шкафчика, в комнате больше ничего нет. Только — ковры и подушки, разбросанные по полу. Я сажусь на ковер, привалившись спиной к стене.

— Хорошо тут у тебя.

— Ты такой милый любезный гость.

— Вполне подходящая пусковая установка для нашего приключения.

— Ты уже думал над предложением?

— Не, пока нет.

— Ты не думал?!

Она выходит в соседнюю комнату. Мне видно через перегородку, что она роется в какой-то сумке.