Погнали

Процесс добывания дозы — он такой же волнующий и интересный, как ожидание поезда в подземке. Ничего хорошего не случится — приятных сюрпризов не будет — вечное монотонное однообразие с большой вероятностью превращения во что-то, что будет еще даже хуже, чем есть сейчас.

Я снова включаю автопилот и выбираю максимально результативный маршрут. Иду вперед быстрым, решительным шагом, призванным остудить пыл прохожих — кроме разве что самых тупых и клинических психов, — если им вдруг взбредет в голову как-то меня задержать. Я тут не просто гуляю. У меня важное дело. Я знаю, как надо ходить по городу, с выражением устрашающей решимости на лице, так чтобы к тебе подойти боялись — и друзья и враги.

Я таки добываю дозу и мчусь домой со всех ног. Теперь я свободен — меня ничто уже не трясет, кроме рефлекторного беспокойства, заставляющего меня постоянно ощупывать карман джинсов: на месте ли вожделенный пакетик. Я — как школьник, когда уроки уже закончились, и можно идти домой. Теперь у меня есть все. Больше мне ничего не нужно.

Я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через три ступени, и снимаю рубашку еще до того, как дохожу до гостиной. Раскладываю все свои принадлежности. Быстро, но без лишних движений. Сберегая энергию. Как древний мистик, готовящийся к исполнению ритуала. Своего рода чайная церемония.

Вставило мне мгновенно. Полная тишина, пятна теней в этой комнате — они такие красивые в сочетании с героином. Тревога проходит. Дрожь унимается. Я вполне дееспособен. Мне хорошо. Я в полном согласии с собой.

Тут же рядом — моя записная книжка, бутылочка коки и пакетик с соленым арахисом.

Я — телеграфная лента поэзии, акробат духовного языка, который специально выдумывает обмолвки для ужасающего изящества и веселья моих повторяющихся возрождений. Только для Бога. Бог — это все умершие поэты. Бог — это все и всё. Наблюдатель, который растет, и ветвится, и прощает меня, надеясь на лучшее. Я грежу о мире, созданному по моему образу и подобию, как он исходит лучами из моей пустой комнаты, где я один и счастлив.

Я беру в руки журнал, и по чистому «совпадению» — что человека тревожит, то он и видит, — читаю: "Нет никакого "я"… есть только Бог. Это Он искрится сияющей рябью на поверхности моря среди апельсиновых рощ; и опьяняющий аромат — тоже Он, Он — и ветер, и змей, и акула, и молодое вино. Не думай, что ты — чей-то сон. Ты сам — сновидец".

Парень, который это писал, наверняка живет где-нибудь на Средиземном море. Явный переизбыток библейских мотивов, и в акулах он не разбирается, но эти последние строки — очень дельная мысль. Сажусь сновидеть.

* * *

Труся головой, и крошечные акробаты осыпаются блестками, падают, словно прохладный дождь на другой планете, прямо к моим ногам.

Надо уже приходить в себя. Пора собираться на встречу с Джеком.

3

Джек — англичанин. Он — человек скрытный и замкнутый, и не любит рассказывать о себе. И это ставит меня в невыгодное положение, потому что я сам тяготею к пространным и откровенным исповедям. Причем, я даже не знаю, зачем. Наверное, это все потому, что я глубоко убежден: люди способны на все, но проблема в том, что никто этого не признает… И потом, есть такие вещи, которые страшно держать в себе, потому что они пугают, но как только ты произносишь их вслух, они вроде бы переходят в разряд предметов, представляющих чисто научный интерес. И еще одно немаловажное обстоятельство: мне больше не с кем поговорить.

Но как бы там ни было, он не отвечает взаимностью на мои откровенные излияния, но раз я такой искренний и открытый, он начинает вести себя, словно мы — братья, и это меня раздражает, потому что, на самом деле, я его совсем не знаю. Однако я не ропщу, потому что он много чего для меня делает. У него куча денег. Джек — менеджер нескольких алкоголически-спидовых британских групп, и это приносит ему неплохой доход. На самом деле, у меня с ним мало общего — и с ним, и с его запойной командой, — но его уважение к моей скромной персоне льстит. И все же меня не покидает тревожное чувство, что я иногда слишком много болтаю, и какое-нибудь мое неосторожное замечание его заденет, если вообще не напугает, и я больше уже никогда его не увижу.