Погода – это мы

Клодетт Колвин[31] была первой женщиной, арестованной за отказ пересесть на другое место в автобусе в Монтгомери. До выхода на сцену Розы Паркс, чье имя знакомо большинству из нас, оставалось еще девять месяцев. И когда настал ее черед противостоять автобусной сегрегации, она вовсе не была, как рассказывают, просто усталой швеей, возвращавшейся домой после долгого рабочего дня. Она была активисткой движения за гражданские права (секретарем местного отделения Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения), посещала семинары по социальной справедливости, обедала с влиятельными юристами и участвовала в разработке стратегических планов движения. Розе Паркс было сорок два года, она была замужем и принадлежала к уважаемой семье. Клодетт Колвин было пятнадцать, она была из бедной семьи и беременна от женатого мужчины намного старше себя. Лидеры движения за гражданские права – в том числе и сама Роза Паркс – считали биографию Колвин слишком неподходящей, а ее саму слишком ненадежной для того, чтобы стать героиней крепнущего движения. Из нее не получалось удачного материала.

Что, если бы Иисуса Христа не распяли, а утопили в ванне – распространилось ли бы тогда христианство? Будь Анна Франк мужчиной средних лет, который прятался за посудным шкафом, а не девочкой незабываемой красоты, прятавшейся за книжным, – снискал бы ее дневник такое же читательское признание? До какой степени на ход истории повлияли цилиндр Линкольна, набедренная повязка Ганди, усы Гитлера, ухо Ван Гога, каденции Мартина Лютера Кинга, факт того, что башни-близнецы оказались двумя самыми легко разрушаемыми зданиями на планете?

Случай Розы Паркс одновременно и подлинный исторический эпизод, и небылица, созданная для того, чтобы войти в историю. Как и все канонические фотографии[32] – солдат, поднимающих флаг над Иводзимой, целующейся пары с «Поцелуя у здания муниципалитета» Робера Дуано и лондонского молочника, шагающего по обломкам разрушенных бомбежками зданий, фотография Розы Паркс[33] в автобусе была постановочной. Позади нее сидит сочувствующий ей журналист, а не разъяренный сторонник расовой сегрегации. И, как она сама впоследствии признавала[34], на самом деле все было вовсе не так просто – не так запоминаемо, – как в «уставшей женщине велели пересесть из передней части автобуса в заднюю». Но, понимая важность интерпретации, она сделала достоянием публики самую вдохновляющую версию событий. Паркс проявила мужество, став героиней своего материала, и героизм, став одним из его авторов.

История не только представляет собой удачный материал в ретроспективе, удачный материал сам становится историей. Для судьбы нашей планеты – и судьбы нашего вида по совместительству – это серьезная проблема. Как сказал морской биолог и кинематографист Рэнди Олсон[35]: «Вполне возможно, что климат – это самый скучный предмет из тех, что научный мир когда-либо представлял публике». Большинство попыток интерпретировать кризис либо и правда являются научной фантастикой, либо отвергаются как научно-фантастические. История изменения климата очень редко излагается в форме, пригодной для постановки в детском саду, и практически никогда в форме, способной выжать слезу у родителей. Перетащить катастрофу из-за границы нашего созерцания в дом наших сердец кажется совершенно невозможным. Как писал Амитав Гош в «Великом беспорядке»: «Климатический кризис также является кризисом культуры[36], а следовательно – кризисом воображения». Я бы назвал его кризисом веры.

Я знаю, что ничего не знаю

В 1942 году двадцативосьмилетний католик и участник польского подполья, Ян Карский, взял на себя миссию отправиться из оккупированной нацистами Польши в Лондон и дальше – в Америку, чтобы сообщить мировым лидерам о том, что творят немцы. Готовясь к путешествию, он встретился с несколькими группами Сопротивления, получив от них информацию и свидетельства для передачи на Запад. В своих мемуарах он описывает встречу с главой Еврейского союза социалистов:

«Лидер Бунда молча подошел ко мне[37]. Он схватил меня за руку так яростно, что мне стало больно. Я с трепетом посмотрел в его безумные, буравящие глаза, и меня тронула глубокая, невыносимая боль в его взгляде. «Скажите лидерам еврейского народа, что это не вопрос политики или тактики. Скажите им, что твердь земная должна разверзнуться до основания, мир должен восстать на дыбы. Скажите им, что они должны найти силу и мужество пойти на жертвы, на которые никогда ранее не шел ни один государственный деятель, жертвы столь же тяжкие, как и судьба моих умирающих соплеменников, и такие же беспрецедентные. Это то, чего они не понимают. Цели и методы немцев не имеют прецедента в истории. Демократические режимы должны отреагировать столь же беспрецедентно, выбрать в ответ неслыханные доселе методы…»