Погоня

Он подходит. Он трогает пальцами ее пересыпающиеся на плечах светлые волосы.

— Светик…

— Чего тебе?

Он, едва касаясь, целует ее:

— Будь осторожна — ладно?

— Ладно.

— …Бабушка, будучи молодой вдовой, отказала графу Берсеневу наотрез: «Вы слишком грязны, мой дорогой, — слишком много шлялись». Тогда-то Берсенев и пустился в загул. Именно Берсенев пьянствовал в «Яре», когда там случился пожар. Берсенев был там с какой-то певичкой (ходили слухи, что с молодой Апраксиной, но это ложь), — пожар охватил все крыло здания. «Воды! Воды! Ради всех святых — воды!» — бегали в панике и вопили. Берсенев выглянул и тоже крикнул: «А в пятый номер дюжину пива», — и вернулся к своей подружке. Пиво принесли, потому что Берсенева побаивались. Пожар тушили до позднего вечера. Певичка спрашивала: «Что там происходит?» — «Пустяки, моя певунья. Им всегда кажется, что они горят».

— Н-да. О пожарах ты хорошо рассказываешь… Сколько ж лет твоей бабке — неужели и точно сто восемь? — спрашивает, почесывая лысеющую голову, Фин-Ляляев.

— Сто восемь.

«Однако зажилась старая ведьма», — думает Фин-Ляляев, но произносит только короткое и нейтральное:

— Н-да…

Бармен Гена злится и тасует карты. Он остался в дураках подряд три кона.

Старый Фин-Ляляев уходит. Он поднимается на этаж к канадцу — открывает дверь, просовывает голову. Канадец пьян. Ему нужна водка, а привезенные джинсы он уже продал. Он продал все, что мог. Кое-что продал прямо с себя. А как добыть еще водки?.. Он пьян и зол. Он видит лысеющую башку Фин-Ляляева и тяжело бормочет:

— Опять эти русские…

Возле комиссионного магазина сегодня людно. У Игоря Петровича в руках сумка — в сумке прекрасный канадский свитер и джинсы.

— Привет, Жорик, — окликает его из толпы ловкий и удачливый спекулянт Шапокляк. Кличка Жорик утвердилась за Игорем Петровичем недавно, она ему совсем не нравится, но тут никак не пожалуешься.

Игорь Петрович голоден и зол. Он подходит к толкающимся людишкам. Но покупателя как отрезало. Даже не смотрят, заразы. И все же хороший товар — это хороший товар: джинсы проданы. Барыш небольшой, но барыш.

— Что у тебя, Жорик? Ого! — издевательски подсмеивается Шапокляк. Измывается над неумелым.

— Отстань, — вяло бросает Игорь Петрович.

— Пиво пойдем пить через часок?

— Отстань, говорю.

Игорь Петрович утомился — недалеко от входа в комиссионный магазин он садится на скамейку и думает. Есть хочется невыносимо, но тут спешить нельзя, нужна столовая подешевле — кто знает, сколько ему жить на полученные за джинсы рубли, а их еще придется делить с Фин-Ляляевым.

Надо бы занять денег у какого-нибудь приятеля. Но только аккуратно. А то сунешься к приятелю — а завтра его жена позвонит твоей, чтобы поболтать от скуки. Жена скажет, что Игоря нет — творец в отъезде в Сибири, а та ей тут же выложит волнующую новость: «Как в отъезде, как в Сибири — я ж его вчера у нас кормила супом…»

Задумавшегося Игоря Петровича забирают оперативники — забирают просто так, проверки ради. Уж больно диковатый и отчужденный у него вид. Улик нет — один-единственный свитер в сумке не в счет, тем более что он его на глазах у них никому не предлагал. Он просто сидел на скамейке. Они ведут его в отделение милиции.

— Перестань дрожать. Как не совестно. Мужчина ты или не мужчина? — укоряют Игоря Петровича оперативники.

Однако они его недооценивают, он вдруг метнулся в сторону — он влетел в парадное, затем черный ход — пронесся по песку детской площадки и — дворами, дворами — навсегда исчез из их поля зрения. Оперативники спешат за ним метров двадцать, не больше. Они останавливаются.

— Ну и бегун, — говорит первый.

— Заяц!

Игорь Петрович уже в километре от них идет параллельной улицей. Он выдохся. Он еле бредет, привычно стреляя у прохожих про запас сигареты. Уже темнеет.

Ноги привели сами собой к родному дому… Охватило волнение. А надо бы быть спокойнее. Игорь Петрович словно бы путается знакомых подъездов и обходит дом с тыла. Хорошо, что ночь.

Этаж первый — жена сидит с Машкой и что-то ей рассказывает. Окно приоткрыто. От этой идиллической картинки дрожь и в руках, и в горле. Он слышит Машкину пустенькую болтовню. И голос жены, будничный и сразу узнаваемый, говорит дочке:

— Не балуйся. Спать пора. Лампа гаснет.

Игорь Петрович переходит к соседнему окну — кухня. Окно настежь. Скрытый кустами и темнотой, он видит, как теща сидит за столом и ест мясо. «Я ем совсем мало, я ем, как птичка, — а вечерами вообще не ем», — говорит она обычно. Хорошо освещенная, она сидит и рвет мясо кусками. Игорь Петрович сглатывает целую кружку слюны. Голова кружится. А она себе ест и ест… Как птичка. Как орел. Игорь Петрович поскорее отходит от окон и от искушения… Он вылазит из сирени на асфальт и неторопливо идет к метро.