Погоня за дождем

Не опозориться бы. Возьмем, а сами в уме настроены всех обогнать, особенно болтунов. И обгоняли! В лужу их не раз садили, аж брызги летели!.. Нанесет курочка яичек, тогда и подсчитаем сколько. А пока будем ее хорошенько кормить. По всем правилам рациона.

- Зачем вы их дразните?

- Да они ж отсталые! В другой раз не будут заноситься. Их надо, Петр Алексеевич, остегивать.

- Много Матвеич налил фляг?

- Он не говорит, а я не спрашиваю. На чужое рот не разеваю. Гордеич под большим секретом сказал: три.

Мало! Погода нас подводит. Дождику бы.

Утром Гордеич приготовился к качке. Пчела отклубилась, уже пора было начинать, а Матвеич все не показывался из своей будки. Спал, что ли? Гордеич звенел флягами, насвистывал, расхаживая у пасеки, но идти и открыто звать напарника не хотел: не позволяла гордость. Наконец терпение у него лопнуло, и он окликнул тестя:

- Федорович! Так вы не будете нонче качать?

- Не будем.

- Петро, иди подсоби мне! - крикнул он обрадованно. - А то Матвеич закопался в нору, как крот, и не вылазит. Вжарить бы ему горяченьких по мягкому месту.

Медогонку Гордеич поместил в пристройке. Под краном была яма, он опустил в нее флягу. Выбрав рамки из крайнего лежака, он ловко стряхнул с них пчел, побежал и задернул за собою брезентовый край. Немедля вооружившись остро отточенным с обеих сторон длинным ножом, Гордеич обмакнул его в воду и буквально в течение минуты распечатал соты, да так, что не порезал их глубоко, и воск, истекая медом, лег на дно эмалированного ведра. Рамки он тут же вставил в кассеты барабана.

- Видал? Вот так и действуй. Крути, Петро!

Я схватился за гладкую ручку привода, нажал - и ротор загудел, кассеты замелькали, понеслись внутри бака вокруг оси. Мед брызнул на стенки, густо окропил их и медленно, тягуче потек вниз, на выпуклое дно, Гордеич понаблюдал за моей работой, проверил, как я переставил на обратную сторону рамки, откачал, вынул две пустые, заложил в кассеты подготовленные мною, с медом, и выскочил наружу с бодрым напутствием:

- Гони! Расплод только не выкинь!

Я изловчился в несколько приемов, под "лицо" верхнего бруска распечатывать соты и с ходу, как учил Гордеич, закладывать рамки в проволочные кассеты. Он все подносил и подносил, я гнал без передышки, не выглядывая из пристройки.

За брезентовой стеной сквозь мерный гуд барабана пробился голос Матвеича:

- Что, Гордеич, в помощниках не нуждаешься? Подсобить?

- Поздно кинулся, - прохрипел Гордеич. - Мы сами управимся. Без курносых.

- Петр Алексеевич освоился?

- Не боги горшки обжигают.

- Верно. А меня нонче скрутило, - пожаловался Матвеич. - Жар... В ухо стреляеть. У тебя нету рыбьего жиру? Закапать.

- Нема! Давай гвоздану - сразу полегчает.

- Хе-хе-хе... Шутник! Мне, Гордеич, не до шуток.

Бьёть! Хочь стой, хочь падай.

- Иди отлежись.

- Пойду. Гдей-то меня прохватило сквозняком.

Чем ближе было к обеду, ко второму облету, тем больше набивалось в пристройку пчел. Я выгонял их дымарем - они все равно лезли в щели, в дырки, полоумно метались, но не кусали: стойкий, приторно-сладкий запах меда растравлял их, притупляя инстинкт самозащиты. Я отпугивал их от бака - пчелы неустрашимо залетали внутрь, проваливались в кассеты либо ползли по стенкам, жадно впивались в мед и, вдруг обрызганные им с хоботка до ножек, увлекаемые ветром центробежки, вяло скатывались на дно, в тягуче колыхавшуюся гущу, нелепо барахтались в ней, изо всех силенок лезли на сухое, на волю. Но слишком липок был мед. Он обволакивал их пленкой, пчелы смирялись, покорно замирали в нем и гибли, сбиваясь в черную бесформенную массу.

Пример погибших нисколько не действовал на живых, они лезли с тою же слепою одержимостью и, подхваченные страшной центробежной силой, падали в омут. Они гибли так глупо, в своем же тщательно дегустированном меду. Увидев, как я машу сеткой и отгоняю пчел, Гордеич рассмеялся и не велел мне тратить попусту время.

- Отгонишь эту, другая влипнет. Запомни, Петро:

войны не бывает без потерь, - с ноткою назидания сказал он. - Чудак!

Он повернул ручку крана, сцедил мед через металлическую сетку в флягу, ложкою сгреб захлебнувшихся пчел и без всякого сожаления выбросил их в кусты.

К вечеру мы нацедили две с половиною фляги.

- А Матвеич со своими чикался! - с неодобрением сказал Гордеич. - Я чуть не заснул у него в будке.

По неписаному правилу пчеловодов отмечать первую качку, теперь ужин собрал Гордеич. Стол его оказался щедрее и богаче вчерашнего: суп с крольчатиной и болгарским перцем, салат из редиски и лука со сметаною, нарезанное тонкими полосками сало и, разумеется, неизменная чашка меду. Угощал нас Гордеич уже знакомым виноградным вином. Опять горестно вздыхал и печалился Матвеич:

- Дорогой медок. Каждая капля - золотинка...

На стрельбу в ухе он уже не пенял: отлегло.