Погоня за ястребиным глазом . Судьба генерала Мажорова

Бросив свой чемодан в гостинице, старший лейтенант Мажоров решил прогуляться по Потсдаму. Сегодня утром на поезде из Москвы он прибыл в Берлин, на Силезский вокзал. Потом на пригородной электричке добрался до места назначения. Разыскал комендатуру, вручил свое предписание и пока был свободен как ветер.

Потсдам разрушений практически не имел. Во всяком случае Юрий их не увидел. Уже смеркалось, на улицах загорелись фонари. Работали магазины, у кинотеатра толпилась молодежь.

Впереди него шла парочка: высокий щеголеватый советский офицер и, судя по виду, немка. Она уцепилась за локоть спутника и что-то щебетала ему на ухо.

Навстречу патруль, старший лейтенант с двумя солдатами:

— Товарищ капитан! — Начальник патруля поднес ладонь к козырьку фуражки, отдавая честь. — Ваши документы.

— В чем дело, лейтенант? — недовольно спросил офицер.

— Есть приказ коменданта Берлина генерала Берзарина.

— Какой приказ?

— О запрете общения с местным населением. До вас что, не доводили?

— В первый раз слышу.

— Теперь знайте, есть такой приказ. Предупреждаю. В следующий раз задержу.

Любопытная картина. В Болгарии еще не додумались до таких приказов. Впрочем, кто знает? В это время он заметил стайку девушек на той стороне улицы. Немки с интересом наблюдали за этой сценой, хихикали, а потом вдруг хором запели: «Verboten spaziren mit russisch offiziren», что означало не что иное, как запрещается гулять с русскими офицерами. Следом за спетой фразой раздался громкий хохот.

Да, быстро оправилась немецкая молодежь от войны. Немногим более года назад здесь грохотали бои, а теперь вот немецкие девицы распевают юморные куплеты на мотив «Розымунды». Что тут скажешь? Жизнь берет свое. И вряд ли поможет приказ Берзарина.

В ожидании назначения прошел день-другой. Мажоров пытался хоть что-нибудь узнать о своей дальнейшей судьбе, но безуспешно. Отвечали — ждите. Лишь на десятый день Юрия вызвали в штаб Группы советских оккупационных войск в Германии, и вручили предписание. Ему предстояло убыть для дальнейшего прохождения службы в Тюрингию, в город Блайхероде. Это невдалеке от границы нашей зоны оккупации, западнее Лейпцига.

Полковник-кадровик, беседовавший с Мажоровым, был суров и неразговорчив. Он вручил старшему лейтенанту необходимые документы и объяснил: там формируется БОН — бригада особого назначения резерва Верховного Главного командования. Дополнительных вопросов просил не задавать. «Все подробности узнаете на месте», — подвел он итог их беседы.

Неспроста полковник скупился на объяснения. Секретностью и высокими названиями Мажорова трудно было испугать. Он с 1940 года служил в части «особого назначения», но БОН представляла из себя нечто совершенно особое, уникальное. За пять лет службы в армии ни о чем подобном он не слышал, да и слышать не мог. Это соединение создавалось впервые в истории и страны и вооруженных сил, и к тому же в единственном, если так можно выразиться, экземпляре. Да и дело, которым предстояло заниматься офицерам бригады, было совершенно новым: освоение войсковой эксплуатации ракетного оружия и техники.

Именно БОН осуществила первые пуски ракет дальнего действия. Но это будет потом. А начиналось все задолго до победы. Геббельсовская пропаганда постоянно твердила об «оружии возмездия». И оно существовало в реальности. О нем, конечно, ничего не знали обычные офицеры и солдаты, но нашим ученым и разведчикам было кое-что известно.

« В НИИ-1 Наркомата авиационной промышленности в Лихоборах, где я работал в то время, — пишет в своих мемуарах «Ракеты и люди» академик Борис Черток, — царило крайнее возбуждение. Дело было не только в охватившей весь народ эйфории близкой победы и ощущении выхода на яркий свет, после мучительных четырех лет войны. У нас были свои особые интересы в Германии.