— Никто не гарантирует, — согласилась она. — Как никто не гарантирует, что ты через неделю не пересмотришь свои взгляды на жизнь и не свинтишь, куда глаза глядят. Что тебя, меня, или всех нас разом не прирежут в каком-нибудь переулке, или не превратят в пепел бомбой — подарочком от разборок Республики и КНС. Что ты не свихнёшься от происходящего вокруг и не перестреляешь к ситхам окружающих тебя сумасшедших существ. Но с тем же успехом ты можешь прожить счастливую жизнь, со мной, или с кем-то из тысяч других женщин, будешь счастлив в какой-нибудь сельской глуши, или посреди мегаполиса, совершишь что-то великое, или просто будешь наслаждаться едой и выпивкой. Свобода — она такая: неопределённая, полная возможностей самого разного свойства. Как любил говорить один наш знакомый — в этой жизни гарантированы лишь смерть и налоги. И если уж ты решаешь, как жить дальше, то думай сразу о реальном мире, а не о книжной стране добрых феечек.
Блайз молчал. Чимбик слышал его напряжённое дыхание в наушниках и, кажется, понимал о чём тот думает. Обидно было слышать такое от женщины, которую успел полюбить, особенно после всего того, что сделал ради неё. И ещё обидней было то, что в её словах была правота. И за это сержант был безмерно благодарен ей.
Действительно, до сих пор представления Блайза о свободной жизни сводились к подсмотренным в книгах и голофильмах сценам, неправдоподобным байкам, рассказанным в казармах, и нескольким дням путешествия первым классом в компании профессиональной лгуньи. И все эти эпизоды с трущобными бандами, работорговцами и прочей мразью казались неким нонсенсом, кошмаром, выбивающимся из общей картины красивой и полной радостей жизни.
Безжалостные слова Свитари заставляли Блайза трезво оглядеть всю картину нового мира целиком, не отводя взгляда от непривлекательных фрагментов. И что бы он не выбрал теперь — это принесёт ему меньше боли, чем могло до этого разговора. Оставшись в ВАР Блайз уже не будет грезить пасторальными картинами безоблачной и счастливой гражданской жизни, а если выберет уйти — будет готов к тому, что на свободе всё не так просто и здорово, как ему казалось раньше.
И, самое главное, сержант вдруг осознал, что именно сейчас Лорэй говорят искренне. За этой речью не крылось никакой выгоды для них, наоборот, они рисковали серьёзно испортить отношения с обоими клонами словами, выглядевшими столь жестоко и бездушно. Пожелай они использовать его брата — заливались бы алдераанскими соловьями о своём раскаянии, любви и готовности быть вместе с ним до конца жизни.
К этим же выводам постепенно пришёл и Блайз. Он снял шлем и, борясь с упрямой обидой в сердце, пытливо посмотрел в глаза Свитари.
— А чего хочешь ты?
Этот простой вопрос оказался неожиданным для полукровки. Она настолько отвыкла от того, что кого-то интересуют её собственные желания, что с полминуты лишь удивлённо хлопала глазами.
— Не знаю, — наконец призналась она. — Я сама ещё не разобралась. Мы с Эн и сами всего год как… дезертировали. Я никогда раньше не ходила на свидания, я плохо представляю себе, что значит влюбиться и быть вместе больше, чем несколько дней. Знаю только, что ты мне нравишься и было бы здорово разобраться во всех этих сложностях вместе. Чем бы всё не закончилось.
Звучало не слишком обнадёживающе, но для Свитари это было чем-то сродни признанию в любви. Блайз вертел шлем в руках, не зная, что сказать в ответ. Помощь пришла с неожиданной стороны — Чимбик хлопнул его по наплечнику и сказал:
— Иди. Жизнь — не сказка, не затягивай с выбором.
За всю свою недолгую жизнь клоны успели полностью изучить друг друга, и теперь не нужно было быть джедаем, чтобы знать — сержант улыбается. От души, так, как давно уже не улыбался, целую вечность. Блайз сжал его предплечье, а потом пересел к сёстрам и осторожно, неуверенно обнял Свитари. Та неожиданно доверчиво прижалась к его мокрой броне и тихо попросила:
— Обещай, что ты делаешь это ради себя, а не ради меня. И не будешь ни о чём жалеть.
— Обещаю, — Блайз потёрся носом о её макушку. — А ты обещай, что больше никогда не будешь обманывать меня.
— За исключением случаев, когда ты будешь угрожать мне оружием и тащить куда-то против воли, — тихо рассмеялась полукровка и мгновением позже засмеялся клон.
— Хорошо, в этом случае можешь обманывать.
Напряжение и неловкость, царившие до этого на поляне, наконец ушли, сменившись атмосферой умиротворения. Правда, не у всех: сержант смотрел на своего улыбающегося брата, целующего свою девушку, и с некоторой грустью думал о том, что из их взвода в строю он остался совсем один. Но зато теперь его единственный оставшийся в живых брат не погибнет в очередной стычке этой кровавой бойни. Об эмпатке Чимбик старался не думать — слишком это было больно. Клон до сих пор помнил тепло её ладони, доверчиво вложенной в его руку, Жаль только, что всё это было не всерьёз…
Между тем дождь усилился, сильнее пригибая лепестки гигантского цветка, и водяные струи веселее застучали по пятнистой броне.