Погоня за хвостом

В своей клетке нагая пленница буйствовала, пытаясь разбить небьющийся экран. Охнув, Мелани выключила запись, но еще целую минуту пленница дубасила его окровавленными кулаками. Затем с воплем ринулась на решетку и, получив электрический удар, ничком упала на лежанку.

– Вот и индикатор, – сказал Бранд. – Поздравляю. Впервые хоть какая-то реакция.

– Сама не ожидала, – призналась Мелани. – Хорошо, что у нее нет никакого инструмента… Теперь надо просмотреть запись, понять, какая сцена ее так взволновала…

– Я заметил. Антоний уже распорол себе кишки, а Клеопатре служанки тащат корзинку со змеей.

– Она не хочет, а?

– Кто, Клеопатра? – улыбнулся Бранд.

– Шутник. Клеопатра тоже не слишком хотела. Сознание нашей подопечной протестует, ему хочется счастливой развязки. Женские гормоны вызвали инфантильную чувственную реакцию. Смотри, она, кажется, плачет…

– По-моему, пора познакомить наших гостей друг с другом, ты не находишь?

Мелани помедлила с ответом.

– Непосредственный контакт? А ты не слишком торопишься?

– Я еще не сошел с ума, чтобы пустить их вдвоем в одну клетку. – Бранд коротко хохотнул. – Вдруг они выдумают, как из нее выбраться? Мирмикантропы тем изобретательнее, чем их больше. Я говорю о трансляции изображения: время от времени показывать нашему искусственному самцу вот эту самую самку. Допустим, она еще не Венера – на любовь с первого взгляда я не рассчитываю. Пусть пока привыкнет видеть ее на экране, а там, глядишь, появится и интерес…

Через час, когда пленница успокоилась и начала бесцельно расхаживать по клетке, ее изображение вывели на экран в клетке пленника. Пустым рыбьим взглядом мирмикантроп смотрел на экран и молчал.

Но Мелани радостно заявила, что, кажется, уловила необычные биотоки его мозга. Пока очень слабые, чуть выше уровня электромагнитных шумов. По окончании пятнадцатиминутного сеанса они затухли не сразу.

На следующее утро сеанс повторили с тем же результатом. И еще раз повторили в полдень. Вечером – дважды. В меру осторожничая, пытались пройти по грани между нетерпением и риском испортить всю работу топорной поспешностью. Через двое суток пленник видел пленницу на экране по двадцать минут в течение каждого часа.

Мирмикантроп молчал.

12

– Ну и долго еще это будет продолжаться? – спросил Стах.

– Что ты имеешь в виду под словом «это»? – строптиво поинтересовался Бранд.

Стах вспыхнул.

– Не притворяйся дураком! Ты знаешь, что я имею в виду: твой эксперимент! Двадцать дней – и все без толку!

– Девятнадцать, – поправила Мелани.

– Пусть девятнадцать! Какая разница!

– Подожди еще, – сказал Бранд.

– Еще? Чего ждать? Дождемся, что эти твари найдут Цитадель! Я хочу знать только одно, самую малость: вы сами-то все еще надеетесь на успех или просто тянете время? Имейте в виду, терпение людей не беспредельно!

– Утихни, Стах, – тихо попросил Ираклий.

Он сильно сдал за последние дни, как-то усох, потемнел и на людях прилагал немалые усилия, чтобы не трясти головой. Кажется, он знал, что окружающие замечают его слабость и лишь до поры до времени не говорят о ней вслух, жалея старейшину. И это выводило его из себя.

– Мы все скоро утихнем, окончательно и бесповоротно! Вчера накрыли Ружицких. Кто следующий?

– Не вопи, я сказал, – поморщился Ираклий. – У нас не митинг, а рабочее совещание. Шалят нервы – возьми у Мелани успокоительное. Или придумай план получше.

– Вот-вот, совещание! Сидим тут вчетвером, как заговорщики… А третьей части колонии уже как не бывало!

– Но две трети еще живы, – сказал Бранд.

Стах задохнулся от возмущения.

– Полегче, полегче, – запоздало предостерег Ираклий.

– Две трети живы, так? Целых две трети! Шестьдесят человек потеряно – чепуха! Народим новых, это нам раз плюнуть! Мне только интересно, как бы ты запел, если бы твоя Хелен и внуки попали в одну треть?

– Запретный прием, Стах, – с отвращением произнесла Мелани. – Не ожидала от тебя.

Бранд медленно сосчитал про себя до десяти. Что он, Стах, понимает в потерях? Разве он терял сына, погибшего не в бою, с чем еще можно было бы смириться, а разорванного безмозглым клешняком? Разве его жена угасла от тоски? Разве жизнь уже довела его до того, что он перестал цепляться за нее, как кошка за занавеску?

Не перестал, в том-то и дело. Боится не только за других – боится и за себя. До того устал дрожать, что может выкинуть какую-нибудь героическую глупость. А ведь когда-то был разумным человеком…

– Кто кого потерял или мог потерять – считать не будем, хорошо? – сказал Бранд, и в голосе против воли прозвучала угроза. – Мы будем продолжать эксперимент. Я не знаю, что у нас получится, зато я знаю, что у нас нет другого выхода. Идти до конца. Только так.

– Очень хорошо, – неожиданно спокойно сказал Стах. – Насколько я понял из ваших слов, испытуемый не проявляет особого интереса к самке… Мелани, помолчи. Ты сама призналась, что не можешь с полной уверенностью сказать, биотоки какой природы ты уловила, да и уловила ли вообще. Так есть ли смысл и дальше биться лбом о стену? Может, пора скорректировать план?

– Каким образом, например? – спросил Бранд.