Погоня за наживой

— Много народу вашего едет в степь нынче! — произнес киргиз и стал ощупывать рукой хитрые металлические оковки дорожного несессера.

— Это еще что за много! Вот, погоди, скоро еще больше поедут, — угрожающим тоном отвечал Бурченко.

— Вой-вой! — покачал головой ямщик. — И скоро поедут?

Он поближе придвинулся к огню и внимательно следил глазами, как Ледоколов отвинчивал пробку-стаканчик у своей оплетенной фляги.

— Скоро!

— Цс... Беда! — Киргиз вздохнул. — Отчего они все такие сердитые?

— Чем?

— Известно, чем! — Он почесал спину. — Дерутся больно.

— А как же вас не бить?

Бурченко засмеялся и хлопнул киргиза по плечу.

— Хе-хе, — осклабился ямщик. — Что же, это все начальники едут?

— Начальники!

— Большие?

— Нет, маленькие, большие после поедут!

— Вот беда будет!

— Это почему?

— Как почему? Вот с четвертой станции все ямщики разбежались; насилу после собрали. А ты спрашиваешь: почему?

Из степи донеслись какие-то дикие завывания. Пасущиеся лошади, впрочем, нисколько не выражая беспокойства, не обращали никакого внимания на эти звуки.

— Что это, волки? — поднял голову Ледоколов и потянулся за своим ружьем.

— Нет, верблюды, — отвечал Бурченко. — Тут аул, может, где-нибудь неподалеку, а то так караванные пасутся!

— Аул близко; десять кибиток! — сказал киргиз, понявший, о чем идет речь.

Чай поспел, и Бурченко начал разливать его по стаканам. Ямщику он налил в тыквенный ковш, который тот принес из желомейки. Когда он туда ходил, то путешественникам показалось, что ямщик с кем-то тихо разговаривал.

Бурченко и Ледоколов переглянулись.

— Вы слышали?

— Может, это он сам с собой!

— Нет, другой голос. Разве там кто есть? — спросил Бурченко ямщика.

— Никого нет там, все уехали... кому там быть...

Киргиз, видимо, смущен был этим вопросом.

— А вот я погляжу!

Бурченко встал и шагнул по направлению к желомейке.

— Не надо ходить, зачем? Там больной ауру... Человек совсем никуда не годится! — ухватил его за полы киргиз.

— Ну, черт с ним, коли никуда не годится!

— Может быть, помочь ему чем-нибудь можно. Со мной всякие средства есть, — заметил Ледоколов. — Зажгите-ка фонарь!

— Не надо ходить! — бормотал ямщик.

— Ладно!

Все трое пошли через дворик. Впереди Ледоколов с фонарем, за ним Бурченко; сзади всех ямщик, значительно поодаль, запрятывая на ходу что-то к себе в шаровары. Он успел воспользоваться удобным случаем и стащил целую связку баранок.

Какой-то странный шорох послышался внутри жилища, когда Ледоколов взялся за кошму, служащую вместо двери.

Вошли, подняли высоко фонарь и осветили внутренность желомейки. Мятая, грязная донельзя солома валялась на полу; тут же лежали два рваных хомута и сломанная дуга. Старый чугунный котел, весь проржавевший, стоял на треноге посредине. Никакого живого существа, кроме прыгающих по всем направлениям блох, не было в желомейке.

— Что за черт? — пожал плечами Бурченко.

— Никого нет! — удивился Ледоколов. — Но я сам слышал. Я не мог до такой степени ошибиться!

— Стой! Я видел босую ногу в этой прорехе, — говорил Бурченко. — Как только мы вошли, она прежде всего попалась мне на глаза; теперь ее нет. Он выполз под кошмой, с противоположной стороны. Тс!..

Оба замолчали и стали прислушиваться.

— Да не бойся, это добрые! — тихо говорил кому-то ямщик, не входивший в кибитку.

— Бить будут... — чуть слышно стонал другой голос. — Урумбайку бить будут!

Путешественники поспешили выйти на свежий воздух. Да и пора было: грудь сжималась от нестерпимой вони, наполнявшей все тесное помещение ульеобразного жилища.

Вся голая, с сине-багровыми полосами, тянувшимися крестообразно по плечам, спине и худым, выдающимся ребрам, с распухшим коленом, обмотанным грязными тряпками, полусидела жалкая фигура еще не старого киргиза и пугливо глядела на русских учащенно моргающими, слезящимися глазами. Но кроме безотчетного страха, в этом диком взгляде чудилось что-то недоброе.

Так смотрит волк, пойманный в капкан, когда к нему подходит охотник-промышленник и, поплевывая на рукавицы, стискивает рукоять топора, обухом которого намерен прикончить пойманного, лишенного возможности защищаться разбойника.

— Зачем Урумбайку бить... Урумбайку бить не надо... Его уже много-много били... — хрипло бормотал киргиз и все плотнее и плотнее жался к кибиточной кошме, словно хотел продавить ее этим движением.

— Не будут тебя бить; это не такие! — уговаривал его ямщик.

— Лошадей нет... ямщиков нет, Урумбайка ходить не может...

— Не тронем тебя, не бойся... Хочешь, чаю дадим тебе, хлеба? — ласково нагнулся к нему Бурченко. — Эк исполосовали его, сердечного!

— Но это зверство! — возмутился Ледоколов. — Я думал, что рассказы все преувеличены... Это ужасно!

— Самые обыкновенные явления; не то еще увидите. Эй, ты, бери его под мышки, тащи к огню! — распорядился Бурченко.

Ямщик подхватил избитого под мышки и поволок к огню; несчастный еще кое-как действовал левой ногой, зато правая, совершенно парализованная, беспомощно тащилась, бороздя густой слой пыли.

— Урумбайка есть хочет... Из аула никто не приходил, а туда не мог дойти: больно...

— И есть тебе дадут... Ах, ты, проклятая!