Погоня за призраком: Опыт режиссерского анализа трагедии Шекспира "Гамлет"

– Дура ты моя, дура. Ничего не поняла. Господи, скорее бы уехать. Наконец-то, отец идет. Отбыть ритуал – и все!

А Полоний не спешит. Горе, какое горе... Опять уезжает. Ну что ему здесь не живется? Служил бы, стал бы при дворе незаменимым человеком, ведь такой способный. А сейчас, при Kлавдии, вообще молодежь в гору пойдет, нас стариков потеснят, уж точно. Нет, подавай ему эту клятую Францию…

– Все тут, Лаэрт? В путь, в путь!..

– Сколько скрыто горькой иронии в этом обращении. И тyт же с болью и без тени насмешки:

– Стыдился б, право!

И снова с жалкой издевкой про ветер, про «плечи парусов»... Здесь прорвалось все – и отцовская обида, и досада за сцену, которую устроил на приеме у Клавдия: ведь теперь и на нем, на Полонии, пятно! Не простит ему новый король сына-эмигранта. Да что поделаешь, взрослый уже, как его удержишь?!

– Стань под благословенье...

Коснулся рукой волос. До чего же любимые волосы. Сын, сын, что ты со мной делаешь! – И не наставления, не прописная мораль, а почти мольба, безнадежная попытка уберечь, спасти...

– Всего превыше: верен будь себе.

Тогда, как утро следует зa ночью,

Последует за этим верность всем.

Прощай, запомни все и собирайся.

Прощается, а у самого надежда в голосе, – а вдруг раздумает, вдруг останется... – Нет! – «Почтительно откланяться осмелюсь». – Идиот! Ничего не понял. А этот холодный официальный тон! За что же так отца обижать, ну разве он виноват, что служит при дворе?! И кто бы ты был, если б не отец! – И сердечным спазмом застрял комок в горле:

 – Давно уж время. Слуги заждались.

Сколько иронии: слуги ему, паршивцу, небось, важнее отца! Ну и беги к своим слугам, диссидент несчастный.

И рванулась Офелия наперерез брату: нельзя так прощаться. Не уходи так! А он еще пытается сопротивляться, напоминает о Гамлете, о своих предостережениях. – Да ладно, все помню. Не обижай отца!

Не выдержал Лаэрт, повернулся, повис у отца на шее. Потом оторвался: «Счастливо оставаться!» – и умчался без оглядки.

Тяжко. Пусто стало в доме. Тихо...

Сел Полоний в кресло, не может унять сердце. И ласковым котенком пристроилась к нему дочь. Одни остались, осиротели...

Да, совсем запустил семью, замотался с этим проклятым государственным переворотом. Вот и про Гамлета мне уже не раз намекали, а все не было времени с дочкой поговорить, кстати потолкуем... И вдруг:

 – Со мной не раз он в нежности пускался

 В залог сердечной дружбы.

 – Каково!

– Глупая, бедная моя девочка! Неужели она не понимает, чем все это грозит?! Еще один удар отцу. Оказывается, уже выросла, уже влюбилась, и в кого! Боже! Запретить, немедленно запретить все эти дурацкие встречи.

Над бедной Офелией разражается гроза. Отец кричит, топает ногами, хватается за сердце, опять кричит. Пугает. И гонит!

Никогда такого не случалось, никогда он, любимый, дорогой и мягкий отец, не был в таком состоянии. И это я во всем виновата! Да, конечно же, «повинуюсь», что же еще остается. И убежит к себе, и повалится на подушку, и будет реветь там, захлебываясь слезами, не понимая никак, почему нельзя в жизни примирить этих трех мужчин – отца, брата и принца, которые так легко и удобно умещаются в ее сердце...

Шаг второй

После тепла – холод. Вот он наступил, наконец, долгожданный час. Зябкая дрожь, озноб, от ветра ли, от ожидания ли страшного чуда. А в Эльсиноре идет гульба. Впервые после смерти короля. Траур снят!

Как показательны рассуждения Гамлета! – Он уже ни словом не обмолвится о желании умереть, он сейчас собран и тверд, он все более сживается с ощущением своей роли правителя. О пьянстве совсем не так говорит, как при давешней встрече с Горацио. Теперь это не шутки, а рассуждения государственного человека, осуждающего новую власть за то, что она сохраняет дурные традиции своих предшественников.

Показательна его мысль о «глупой капле зла», которая может свести насмарку все доблести, заслуги и добродетели человека. Значит сейчас – до встречи с Призраком – Гамлет знает, что есть добро, а что зло, у него есть совершенно определенные представления о содержании этих понятий.

Появляется Призрак.

Первая реакция Гамлета – религиозная. Пусть фраза «Святители небесные, спасите!» – столь же машинальна, как и привычное всем нам «Господи, помилуй!» Но уже следующий вопрос, обращенный к Призраку, абсолютно конкретен в своем религиозном содержании:

– Благой ли дух ты или ангел зла,

 Дыханье рая, ада ль дуновенье,

 К вреду иль к пользе помыслы твои,

 Я озадачен так твоим явленьем,

 Что требую ответа.

Он потом ответит – точно укажет свое место обитания – ад, расскажет все о своей причастности к злу. Но Гамлет, который сейчас явно разделяет Призрак и личность своего покойного отца, никак не отождествляя одного с другим, – после встречи с Тенью утратит эту способность различать добро и зло, а Призрак для него почти полностью сольется с образом отца. Пока же принц явно переоценивает свои духовные возможности: – Ну вот! Чего бояться?

 Я жизнь свою в булавку не ценю.

 А чем он для души моей опасен.

 Когда она бессмертна, как и он?