Погоня за величием. Тысячелетний диалог России с Западом

Для английской школы великие державы – это члены эксклюзивного клуба могущественных государств, которые (1) обладают особыми правами и обязанностями и (2) совместно управляют международным порядком. То есть они выполняют институциональную функцию в рамках того, что Хедли Булл называл «международным обществом», определяемым как «совокупность независимых политических сообществ, объединенных общими правилами и институтами, а также связями и регулярными контактами»54. По мнению Булла, великие державы берут на себя ответственность за поддержание мирового порядка и, если это потребуется, могут и должны отклоняться от некоторых существующих правил, но только чтобы сохранить всеобщий мир и стабильность. Остальные государства в подобной системе признают за великими державами эту обязанность и ожидают, что они будут ее выполнять, когда в этом возникнет необходимость55. Хотя конкретные обстоятельства в международных системах/обществах могут как способствовать, так и препятствовать функционированию и легитимности великодержавного управления (great power management56), а также расширять и углублять его программу (например, помимо стандартного поддержания межгосударственного порядка включать в нее вопросы прав человека и миграции), в рамках английской школы оно остается одним из основных международных институтов57.

Помимо неореалистов и английской школы, великие державы фигурируют и в работах представителей других исследовательских подходов. Например, конструктивисты изучают, как великодержавность проявляется в национальных идентичностях. Исследуя официальные и популярные политические дискурсы некоторых государств, они иногда обнаруживают, что эти государства упорно пытаются представить себя великой державой в глазах внешнего мира и собственного населения58. Так происходит и в России59. Но поскольку эта идентичность в основном базируется на самооценке, в западном дискурсе такие страны скорее вызывают беспокойство, чем получают признание. Симптоматично, что большинство конструктивистских анализов политических идентичностей, включающих в себя великодержавный элемент, посвящено таким странам, как Китай, Россия, Турция и Япония, то есть тем, которые включились в международное великодержавное соперничество с некоторым опозданием.

И хотя то, как используется понятие great power в политике и СМИ, может отличаться от его использования в теории международных отношений, эти два понятийных поля переплетаются. Западный академический дискурс усваивает повседневные и политические случаи употребления этого понятия. Формулируя необходимые критерии величия (такие, как относительное превосходство, обеспеченность ресурсами, особое отношение к глобальным нормам и потребность в признании), он теоретически обосновывает рассмотрение подобных случаев внеакадемического применения понятия. Поскольку в российском дискурсе понятие великая держава не всегда работает таким же образом, это часто приводит к недопониманию. Так, когда Россия говорит о том, что она великая держава, ей, за небольшим исключением, обычно отказывают в признании, часто критикуют (и изредка поддерживают) в нормативных терминах или оценивают по ряду критериев (военных, экономических, демографических и т. д.), чтобы признать или, что случается чаще, не признать за ней этот статус. Я не согласен с таким подходом, поскольку он игнорирует локальный российский дискурс, его историю и специфику. Несмотря на неизбежную реляционность, любой национальный дискурс о великодержавии должен отвечать на конкретные внутренние запросы, а для этого он должен учитывать собственную историю развития. Поэтому в следующем разделе я провожу краткий анализ современного великодержавного дискурса в русскоязычной среде, чтобы выявить его основные закономерности и сравнить их с тем, как великие державы осмысляются в других странах.

1.3. Что такое великая держава?

1.3.1. Лингвистический контекст