Мой анализ в основном опирается на три взаимосвязанные школы мысли: немецкую школу истории понятий (Begriffsgeschichte
)125, Кембриджскую школу интеллектуальной истории126 и зародившуюся во Франции критическую историю современности с ее использованием генеалогического метода127. Несмотря на все нюансы, эти школы разделяют ряд фундаментальных предпосылок о социальной преемственности и изменчивости, которых придерживаюсь и я. Во-первых, все они не согласны с видением истории как прогрессивного пути к модерности, то есть как постепенного возникновения, развития и совершенствования современных идей и институтов, кульминацией чего оказывается их современная, наиболее совершенная форма. Напротив, общая для них точка зрения предполагает, что история не является постоянным движением от хаоса к порядку или от примитивного состояния к гармоничной сложности, а скорее представляет собой последовательность сменяющих друг друга порядков, каждый из которых имеет свои уникальные смысловые структуры и соответствующие правила поведения. Во-вторых, все они настаивают на том, что используемые идеи и понятия – это частные случаи политического действия, то есть они выполняют продуктивную работу, направленную на стабилизацию контекстуального значения или его изменение. Это заключение предполагает, что язык не просто отражение реальности, а скорее пространство продуктивного оспаривания, где акторы определяют, переопределяют и оспаривают социальные понятия в общих для них, акторов и понятий, контекстуальных средах, тем самым воспроизводя или изменяя семантические структуры рассматриваемого порядка. В-третьих, поскольку языки (и в более широком смысле дискурсы) одновременно служат инструментом для своих носителей и создают их социальную реальность, уместным способом показать их изменчивость является диахроническая экспозиция меняющихся значений, привязанных к политическим понятиям, практикам и институтам. Таким образом, представители всех трех школ (1) деэссенциализируют социальные реалии, которые воспринимаются социальными акторами как нечто само собой разумеющееся; и (2) анализируют социальные изменения, исходя из того, как меняются значения ключевых политических понятий, то есть их эволюции.Как уже говорилось выше, эта книга не исторический труд. Скорее это синтезирующий обществоведческий проект, вдохновленный континентальной традицией критической истории модерности. Это то, что Мишель Фуко называл «историей настоящего». Поэтому я не претендую на экспертность в вопросе социального и политического развития России в прошедшие века. Вместо этого я реконструирую генеалогию современного дискурса. Я показываю, что этот дискурс возник в результате переосмысления и слияния ранее существовавших дискурсивных модусов. Я пытаюсь погрузиться в эти ранее существовавшие и существующие доселе модусы и стремлюсь понять их внутреннюю логику, то есть проанализировать их эмически. Отвергая представление, будто с течением времени понятия не меняют свое значение, я исследую и выявляю то, как они функционируют внутри каждого дискурса и какой смысл приобретают под воздействием своего семантического контекста, когда их используют в спорах и аргументах.
Глава 2
Абсолютное величие: происхождение и ранняя эволюция
Божьей десницей и милостью владеем мы своим государством сами, а не от людей приемлем государство, только сын от отца отцовское по благословению приемлет.
Послание Ивана Грозного польскому королю Стефану Баторию 1579 годаИ ты бы сам рассудил, ведется ли так в великих государствах, как в вашем?
Послание Ивана Грозного шведскому королю Юхану III 1573 годаЯзык, как известно, материя изменчивая. Слова меняют свое значение во времени и пространстве. Они приобретают новые обозначаемые и освобождаются от старых. В разных местах они собирают различные наборы смыслов и иногда означают несколько разные вещи даже для двух людей, находящихся в одном культурном и временном контексте. Также верно и то, что значения меняют слова. Как показывает стремительная эволюция любого молодежного сленга, это, конечно, происходит с течением времени, но особенно – в пространстве, что становится очевидным для каждого, кто занимался переводом или изучал региональные диалекты.