Сережа слышал, но не двигался. Он думал, что что-нибудь не понял. Не для того разве они ехали пять суток в поезде, потратили столько денег, тряслись в арбе, чтобы ехать к папе? И теперь, когда он уже в лодке, вылезать? А мама оглянулась и увидела, что извозчик уже уехал. Должно быть, ей стало страшно остаться на берегу одной с вещами и кричащими узбеками. Она пошептала что-то и сказала:
– Не надо вынимать вещей, я еду.
Вдруг сзади все стихло. Подошли два лодочника и стали прилаживать весла. За ними подошел страшный узбек со шрамом; он кланялся и добродушно улыбался, держа шапку в руках: он желал счастливого пути. «Точно в сказке», – подумал Сережа.
– Две четверти поставили, – сказал русский лодочник, – садитесь скорее, отъезжаем.
– Лодка течет, – сказала мама.
– Замокнет. Отъедем, камыша настелем. Садитесь.
Луна поднялась уже высоко, и на воде колыхался от нее серебряный столб. Маленькая лодочка тихо плыла по течению тихой реки.
Гребцы сидели на веслах. Пассажиры лежали поперек лодки, ближе к корме на постланном камыше, лежали, головами врозь. «Как карточные короли», – думал Сережа. Ни одного самого маленького свободного местечка не было. Вода тихо плескалась о борт лодки.
Вода была цвета густого какао. Чтобы пить ее, мама с утра набирала целый бидон и давала ему отстояться. Тогда вода делалась прозрачной и на дне бидона оставался толстый слой песка.
Низкий берег порос камышом, а кое-где он поднимался песчаными обрывами. Нигде ни домика, ни человека. И на реке – ничего. Только выступают кое-где песчаные мели, и река, широкая, как море, катит через них коричневые волны.
Рядом с Сережей лежит старичок-агроном. У него седая бородка и молодые глаза. На руках и лице загар коричневыми пятнами. Он рассказывает:
– Знаешь ли, Сережа, что здесь, по берегам Аму-Дарьи, водятся тигры. Ночью они приходят к реке пить. Вот когда мы пристанем к берегу на ночь, пойдем с тобой на них охотиться. Может быть, одного застрелим.
– А из чего мы будем стрелять? – спрашивает Сережа.
– Как из чего? А камыши? Ведь они пустые внутри, туда можно положить мелких камешков, курок приделать, вот и ружье. Пойдем! Ты не боишься?
– Нет, – говорит Сережа, – с ружьем не страшно.
Скорее бы вечер! День тянется долго. Солнце жжет сквозь парусиновый зонтик, который раскрыла мама. Все время хочется пить. Только когда солнце совсем окунулось в реку, гребцы направились к берегу. И тогда Сережа почувствовал сильный сладкий запах.
– Что это пахнет? – спросил он.
– Это джидда, – сказал агроном. – Видишь большие деревья на берегу? У них серебристые листья и маленькие желтые цветочки. Они цветут два раза в лето.
Лодка зашуршала по песку и толкнулась носом в берег. Все вылезли и сейчас же стали собирать сучья и палки для костра. Сережа, конечно, помогал. Скоро закипел на костре котелок с яйцами, и потом в том же котелке сварили чай. Сережа пил его из своей кружки. Он был мутный и пахнул дымом. Сережа выпил и попросил еще, но больше не дали.
– Ложитесь скорее спать, – сказала мама, постилая на землю пальто.
Сережа посмотрел на старичка.
– Ложись, Сережа, – сказал тот, – а я пока буду делать ружья. Я разбужу тебя, когда будет время.
Засыпая, Сережа слышал, как пахнет джидда, а просыпаясь, он услыхал мерные всплески весел. Сережа протер глаза и посмотрел кругом. Он лежал в лодке на своем месте, а старичок – на своем.
– Дедушка, – спросил Сережа с великим удивлением, – а как же тигры?
Старичок засмеялся.
– Дедушка, – спросил опять Сережа, – это… были шутки?
Голос его дрожал, а глаза были полны слез, но он улыбался.
– Ну конечно, Сережа, это были шутки. Охота на тигров – это, брат, дело серьезное. С нашими ружьями от нас бы и косточек не осталось. Вот шакалы – другое дело, с ними мы, пожалуй, еще справимся. А их здесь множество. С ними и ружей не надо – их прямо ловят за хвосты. Мы их наловим, хвостами свяжем, да и пригоним к лодке, а потом запряжем, они нам лодку потянут. Хорошо будет? Пойдем сегодня ночью?
Сережа верит и радостно смеется. Скорее бы вечер! Но день еще длиннее вчерашнего.
Вечерняя молитва
Дима очень любил свою молодую хорошенькую няню. Часто он подходил к ней и, задрав высоко голову (так как он приходился ей как раз до колена), говорил с застенчивой нежностью:
– Нюся, я тебя люблю.
Когда няня вечером уходила (а она иногда уходила то на вечер, то на собрание), Дима капризничал, и маме приходилось около него сидеть.
Так было и в этот вечер. Нюша сказала жалостливо:
– Уж вы, матушка, посидите у Димочки. Димину мать звали матушкой, потому что его отец был священник.
Дима не засыпал так долго, что мать вышла из маленькой комнатки, где Дима спал с няней, в большую и сказала старшим детям:
– Молитесь, дети, без меня и раздевайтесь, а то уже поздно.
Только она успела это сказать, как в дверь постучались, и вошли двое: председательница сельсовета и милиционер.
– Что? – спросила мать.
– Мы пришли делать опись имущества, – сказала председательница. У нее лицо было точно вырезанное из дерева и мужской голос. – Вы не уплатили налога.