Поговорим о демографии

Так, может, допустимо все-таки говорить порознь о безмерной ценностии отдельно об измеримой стоимостичеловеческой личности? Мол, поэтизировать человека и человечество — дело этих сентиментальных гуманитариев. А тут суровая экономическая проза народоописания, которое не чурается и бухгалтерского подхода. Но разве гуманизм существует только для гуманитариев?

«Жизнь человека бесценна, переводить ее на деньги — кощунство», — говорит не кто иной, как доктор экономических наук Урланис, и под его словами могли бы подписаться все советские демографы.

Цинично-стоимостные подходы к населению вполне естественны в буржуазном обществе, где человек рассматривается как орудие прибыли. Конечно, там он тоже ценится, порой даже очень высоко. Как товар, который хорош, пока не износился, который за ненадобностью можно отправить на свалку, заменив более подходящим. Там делаются и «вложения в человека» (скажем, затраты на образование), но они рассматриваются как капитал, который должен приносить проценты.

Марксизм-ленинизм привел к переоценке традиционных ценностей. Мы знаем: именно человек, труженик и творец, представляет для нас высшую ценность, а его всестороннее развитие не средство, но самоцелькоммунистического общества. Можно ли забывать об этом, когда речь заходит об экономических аспектах демографических проблем?

Если говорить о пенсионерах, то они вроде бы уже не труженики, не творцы, во всяком случае, не все. Но можно ли забывать о том, сколь многим мы все им обязаны? Можно ли забывать о долге общества по отношению к тем, кто, прежде чем уйти на отдых, создавал материальные и духовные блага?

Вот как отвечает на эти вопросы… сказка-притча. Примечательно, что ее не раз излагали наши демографы в своей научно-популярной прозе, воздавая должное как поэтическому, так и политическому звучанию народной мудрости.

…Жил да был один крестьянин. Работал от зари до зари, а все ему мало. Прохожие любопытствуют: «Куда тебе жита столько, не съешь, чай?» А он и отвечает: «Мне-то самому немного надобно, обойдусь малой толикой». — «А остальное, — спрашивают, — куда денешь?» — «Разделю, — говорит, — на части: одной долги уплачу, другую взаймы дам, третью по ветру развею…» — «Как это „по ветру“?» — «Царю да помещику дань». — «А взаймы кому?» — «Детям. Вырастут — отдадут». — «Кому ж сам-то должен?» — «Отцу с матерью, они меня вскормили-вспоили…»

Нечто подобное встречается в фольклоре у разных народностей. Задолго до того, как мир услышал просвещенное мнение Ослера, люди, жившие в темноте, словом и делом отвергали черную сыновнюю неблагодарность, хорошо понимали свои обязанности по отношению к старикам иждивенцам. И тем самым на примере семьи правильно выражали экономические взаимосвязи между поколениями в обществе.

Понятно, что кормильцем человек становится не с пеленок, а лишь повзрослев и обучившись делу. Кроме того, рано или поздно он уходит на покой, оставаясь, как и прежде, «едоком». Не израсходует ли он то, что накопил? «Каждый взрослый человек может произвести больше, чем он сам потребляет, — писал Энгельс, — факт, без которого человечество не могло бы размножаться, более того, не могло бы даже существовать; иначе чем жило бы подрастающее поколение?»

Этот вывод снова и снова подтверждается экономико-демографическими расчетами. Подведем с их помощью некий «финансовый баланс» для населения СССР.

Советский человек начинает трудовую деятельность не ранее как с 16 лет. В первые годы (за 5–10 лет) он полностью покрывает издержки на его воспитание и образование. Так сказать, отдает долг обществу. Дальнейшее превышение стоимости производимых благ над стоимостью потребляемых представляет собой уже чистый вклад поколения в национальный доход.

Конечно, потом, уйдя на заслуженный отдых, каждое поколение получит какую-то часть принесенной им «прибыли» обратно — в виде пенсии. Но даже при той высокой продолжительности, какой достиг послерабо-чий период в нашей стране (25 лет для женщин и 17 лет для мужчин в среднем), общий «экономический баланс» показывает не просто «активное сальдо», но значительное превышение доходов над расходами.

А ведь пенсионный возраст у нас весьма низкий. Вспомните: для женщин 55 лет (при рабочем стаже не менее 20 лет), для мужчин 60 лет (при 25-летнем стаже). В США, например, соответствующие значения равны 62 и 65 годам. А кое-где на Западе эти границы одинаковы для обоих полов: в ФРГ, Нидерландах, Финляндии — 65 лет, в Швеции — 67, в Канаде, Ирландии, Норвегии — 70.

Следует добавить, что детский труд (у нас он запрещен) продолжает использоваться не только в «третьем мире», но даже в развитых капиталистических странах. Ибо выгоден предпринимателям своей дешевизной. По данным МОТ (Международной организации труда), свыше 20 миллионов ребятишек встречают учебный год не в школьных классах, а в заводских цехах.