Пограничная тишина

— Сержант Ломакин, убрать собаку, — приказал майор. Он понял, что имеет дело с опытным нарушителем, — из тех, кто обрабатывают след специальным веществом, не имеющим цвета, но с особым запахом. Взяв у Солпара Эмилова трубку, Павел Иванович направился к розетке.

— Товарищ полковник, след посыпан порошком неизвестного происхождения. Собака его не взяла. Принял решение вести преследование по вероятному направлению действий нарушителя.

— Хорошо! Только нужно все делать быстро, — ответил полковник Михайлов. — К вам вылетают вертолеты. Справа и слева помогут соседи. На место нарушения поставить часового — землю и траву возьмем на лабораторный анализ. Вы меня поняли?

— Так точно! Есть!

Подойдя к ожидавшим его солдатам, майор вернул трубку Солпару и отдал боевой приказ на преследование.

На широкой солнечной просеке светло белели меж елками веселые березки. Тарахтя и гулко стреляя, на старую лесную дорогу выскочил красный мотоцикл с коляской и остановился под кудрявым дубком. С корзинкой в руках из коляски выпрыгнула Люцинка, отряхивая узкие черные брючки на крепких, стройных ногах, сердито взглянула на сидевшего за рулем чумазого паренька с огромными, сдвинутыми на веснушчатый лоб шоферскими очками. Синие глаза Люцинки вылили на него целое море холода.

— Чтобы я еще раз поехала на твоем трескучем шарабанчике... да никогда в жизни!

— Ой же и капризуля! — раздался звонкий голосок, и из-за спины Юрко выглянула темноволосая, взлохмаченная детская головенка. Из-под стрельчатых ресниц на курносом лице блеснули живые, черные, как две капли дегтя, глазенки. Девятилетняя сестричка Люцинки, Олеська, сползла с багажника, подбросила над головой маленькую корзиночку и, приплясывая ладно зашнурованными тапочками, поймала ее.

— Олеська, перестань озоровать, малину вытряхнешь! — крикнула Люцинка. — Юрасик! Ты ведь приедешь за нами? Когда?

— Да как скажете... — Паренек робко посмотрел на Люцинку.

— Обратно мы поедем на автобусе. — Люцинка отвернулась, сняла с головы белый, в синих горошинах платочек и важно поправила сбившийся за плечами волнистый пук каштановых волос.

— А если я не хочу ехать на твоем автобусе? — заявила Олеся.

— Потопаешь тапочками...

— Ой же вреднючая! Ты, Юрасик, ее не слушай... — взмолилась Олеся.

— Да я бы мог... — Юрасик не договорил и запнулся.

— Ты же слышал, Юра, мы поедем лоздияйским автобусом, и тебе незачем приезжать. — Люцинка, встряхнув платочек на вытянутых руках, накинула его на плечи и кокетливо опустила кружевца на белый, чистый лоб.

— Хорошо. Ладно, я не приеду, — ответил Юрасик без обиды и нажал на стартер. Мотоцикл взревел, стрельнул дымом, сорвался с места и, подпрыгивая на кочках, покатил по лесной тропе.

— Ну до чего ж ты, Люцинка, поросятина...

— Как ты сказала? А ну повтори!

— П-о-р-о-с-я-т-и-н-а! — подобрав свою корзиночку, пропела Олеся.

— И тебе не стыдно говорить так старшей сестре?

— Ни капелюшечки. Даже ни вот столечко. — Олеся показала свой крохотный мизинчик.

— Уж такая ты у нас бесстыжая, — вздохнула Люцинка.

— А у тебя кривое сердце...

— Как так? — опешила Люцинка. Такими словечками Олеська часто ставила ее в тупик.

Ветерок заиграл на дубе листвой. В лесу, словно по сигналу, все зашевелилось; на березе качнулись ветки, и она задрожала, как живая.

— Почему у меня кривое сердце? — спросила Люцинка.

— Ты обижаешь хорошего человека... — Указательный пальчик Олеськи взметнулся перед ее облезлым, смешно вздернутым носом.

— Интересно, кто же это такой хороший?

— Ох и притворенная! Напустила на глаза платочек и будто ничегошеньки не знает...

— А ты скажи мне по-простому...

— По-простому? — Правый глаз Олеси лукаво прищурился. — По-простому... ты думаешь, мне очень приятно обнимать на багажнике твоего Юрасика?

— Замолчи, болтушка!

— И я же болтушка, и я же бесстыжая! Привет! Да мне жалко его до самых пяток! Из-за тебя он же весь провонял керосином....

— Значит, если чумазый, так и хороший?

— А интересно знать: для кого он чинит и смазывает свой мотобиль с люлькой?

— Олеська!

— Вот она я, Олеська! Ну и что? Но только не для Олеськи, разрази меня гром, Юрасик подает из-за угла нашего дома свои гудочки. — Олеська предусмотрительно отошла от сестры подальше. Загорелые локти взметнулись над головой вместе с корзинкой. — Он — би, би, би-и-и! — не унималась она, — а одна дивчиночка, у которой платочек в горошках, как услышит такой гудочек и заквохчет тонюсенько: «Мамо, у меня кончились тетрадки. Юрасик как раз едет в город. Разреши мне, мамуленька, прошвырнуться туда». А я в это время швырк в комодный ящик, а там тетрадок-то... даже и моим детям останется!

— Ох же и балаболка! Ох и язык!

— А потом...

— Что потом? — отводя в сторону корзинку, грозно приближается Люцинка.