Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

Армандо, то бишь геренте, говорит, у хозяина в горах лошадей видимо-невидимо.

Видимо-невидимо – это сколько?

Что-то порядка четырехсот голов.

Ролинс посмотрел на Джона-Грейди, чиркнул спичкой о ноготь, прикурил, выбросил спичку.

Зачем ему столько?

Перед войной он начал всерьез заниматься коневодством.

Порода?

Медиа сангре[45].

Это еще что за зверь?

Что-то вроде наших квартерхорсов. Четвертьмильные.

Да?

Вон тот чалый, например, это ж один к одному линия Билли. Даже если тебе не нравятся его ноги.

Как думаешь, от кого он?

От кого они все? От жеребца по кличке Хосе Чикито.

От Малыша Джо?

Ну да.

Это ведь одно и то же?

Это одно и то же.

Ролинс курил и размышлял, а Джон-Грейди рассказывал:

Оба жеребца были проданы в Мексику. И тот и другой. И Билли, и Малыш Джо. А у Рочи на ихней горе гуляет табун кобыл линии Тревелер-Ронда. Той, что восходит аж к Ширану.

Ну, что еще расскажешь?

Пока все.

Тогда пошли поговорим с геренте.

Они стояли на кухне, мяли в руках шляпы, а геренте молча сидел за столом и смотрел на них.

?Amansadores?[46] – наконец сказал он.

S'i.

?Ambos?[47]

S'i. Ambos.

Геренте откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами по столешнице.

Hay dieciseis caballos en el potrero, сказал Джон-Грейди. Podemos amansarlos en cuatro d'ias[48].

Геренте смотрел то на Джона-Грейди, то на Ролинса и ковырял во рту зубочисткой. Потом они шли через двор к бараку, чтобы вымыться перед ужином.

Ну так и что он сказал? – спросил по дороге Ролинс.

Что мы охренели. Правда, в хорошем смысле.

Выходит, нас послали к такой-то матери?

Не думаю. Похоже, у нас есть шанс.

К объездке приступили в воскресенье на рассвете. Натянув на себя в полутьме одежду, еще влажную от стирки накануне, они направились к табуну, жуя на ходу тортильи с фасолью. О кофе сейчас не могло быть и речи. Небо еще было в звездах. С собой Джон-Грейди и Ролинс захватили сорокафутовые лассо из агавы, пару вальтрапов и уздечку типа «босал» с металлическим нахрапником, а Джон-Грейди нес к тому же два чистых наматрасника и свое седло «Хэмли» с загодя укороченными стременами.

У ограды они остановились и посмотрели на табун. Серые силуэты то шевелились, переступали, то снова застывали в серой рассветной мгле. На земле у ворот загона лежали мотки веревок самого разного качества и происхождения – из хлопка и манильской пальмовой пеньки, из джута, кожи, конского волоса (по-местному «мекате») и агавы. Были даже мотки сноповязального шпагата ручной выделки. Кроме того, там уже лежали шестнадцать веревочных недоуздков, которые Джон-Грейди и Ролинс вывязывали в бараке весь предыдущий вечер.

Значит, этих жеребят пригнали с горы? – спросил Ролинс.

Угу.

А что кобылы?

Их пока оставили в покое.

Все правильно. С мужиками обращаются круто, а сучкам всегда выходит поблажка.

Ролинс покачал головой и запихал в рот последний кусок тортильи, потом вытер руки о штаны, отцепил проволоку и приоткрыл ворота загона.

Джон-Грейди вошел за ним, положил седло, затем опять вышел за ограду, забрал веревки и недоуздки и, присев на корточки, принялся их разбирать.

Ролинс стоял рядом, вязал петлю аркана.

Насколько я понимаю, тебе все равно, в каком порядке будем их объезжать? – спросил он.

Это ты правильно понимаешь, приятель.

Хочешь, значит, всласть покататься на этих бандитах?

Опять угадал.

Мой папаша всегда говорил: лошадей объезжают, чтобы на них ездить. Хочешь объездить коня – седлай его, садись и езжай.

А твой папаша, стало быть, был признанный объездчик? – с ухмылкой осведомился Джон-Грейди.

Ну, сам-то он так себя не называл. Но пару раз я видел, как он забирается на мустанга, и тогда начиналась потеха.

Что ж, будет тебе и сейчас потеха. В таком же духе.

Будем объезжать их в два приема?

Это с какой стати?

Я не видел лошади, которая усвоила бы эту науку с первого раза. И забыла бы после второго.

Красиво говоришь, дружище. Но у меня они схватят все на лету. Вот увидишь.

Послушай старого опытного лошадника, парень. Нам попался крутой табунок. С характером.

А помнишь, что говаривал Блер? Не бывает жеребят с плохим характером.

Не бывает, согласился Ролинс.