Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

К тому, что ты небось не попросил их разбудить хозяина, так?

Так. А ты?

А я попросил.

И что они?

На это их главный сказал, что хозяин не спит, и добавил, что он давно потерял сон. А остальные захохотали.

Думаешь, это все Роча?

А кто же?

Не знаю. Но если это он, то, наверное, кто-то ему про нас наврал с три короба.

Или, наоборот, рассказал правду.

Джон-Грейди уставился на свои руки.

Тебе будет легче, если я признаю себя сукиным сыном и негодяем? – наконец спросил он.

Я этого не говорил.

Повисло тяжелое молчание. Джон-Грейди поднял глаза на Ролинса:

Нельзя вернуться в прошлое и начать все сначала, но и слезами горю не поможешь. И вообще, если даже я ткну пальцем в кого-то другого, лично мне от этого легче не станет.

Мне тоже. Но я сколько раз пытался вразумить тебя, говорил, что ты не прав. От тебя все отскакивало, как от стенки горох. А иногда не мешает прислушаться к голосу рассудка.

Наверное. Но есть вещи, где рассудок ни при чем. Короче, я тот самый Джон-Грейди, с которым ты тогда переплыл реку. Много чего с тех пор случилось, но я не изменился, имей в виду. И я знаю одно: ты мой друг и я тебя не брошу. Я никогда не обещал тебе за рекой райской жизни. Я вообще не давал гарантий, что ты не помрешь. Но и от тебя я гарантий не требовал. Просто я не из тех, кто держится только до тех пор, пока его все устраивает. Либо ты идешь до конца, либо ты говоришь «пас». Но я ни за что не бросил бы тебя, чего бы ты там ни натворил. Вот что я хотел тебе сказать, и больше мне прибавить нечего.

Я тебя не бросал, отозвался Ролинс.

Вот и отлично.

Вернулись девочки. Та, что повыше, подняла руку, и они увидели две сигареты.

Джон-Грейди посмотрел на конвоиров. Увидев сигареты, те жестами показали девочкам, что можно подойти. Девочки подошли к Джону-Грейди и Ролинсу и передали сигареты и несколько деревянных спичек.

Muy amable[86], сказал Джон-Грейди. Muchas gracias.

Они зажгли обе сигареты с одной спички, а остальные Джон-Грейди убрал в карман и посмотрел на девочек. Те застенчиво улыбались.

?Son americanos ustedes?[87] – спросила одна из них.

S'i.

?Son ladrones?[88]

S'i. Ladrones muy famosos. Bandoleros[89].

Девочки заохали.

Qu'e precioso[90], сказала одна из них, но тут конвоиры велели им убираться, и девочки послушно удалились.

Друзья сидели, уперев локти в колени, и курили. Потом Джон-Грейди посмотрел на ноги Ролинса.

А где же твои новые сапоги? – спросил он.

Остались в бараке. На асьенде.

Джон-Грейди кивнул. Они сидели и молча курили. Потом появились все остальные полицейские, окликнули двоих охранников, и те знаками велели американцам вставать. Джон-Грейди и Ролинс подчинились, кивнули детям и вышли на улицу.

На северной окраине городка они остановились перед глинобитным зданием с крышей из рифленого железа. Чешуйки старой штукатурки кое-где еще держались на стенах. Все спешились, и Джона-Грейди с Ролинсом ввели в помещение, которое явно когда-то было классной комнатой. Вдоль ближней стены шел поручень и торчали кронштейны, к которым в свое время, наверное, крепилась школьная доска. Пол был из узких сосновых досок, сильно стершихся – скорее всего, оттого, что по ним постоянно ходили в обуви, к подошвам которой прилипал песок. В окнах по обеим стенам выбитые стекла были заменены кусками жести – явно из одной и той же вывески, что создавало причудливую мозаику.

В углу за серым металлическим столом сидел полный человек в хаки. Шея у него была повязана желтым шелковым платком. Равнодушно оглядев арестантов, он небрежно повел рукой, указывая на противоположный конец комнаты. Один из конвоиров снял со стены кольцо с ключами. Американцев вывели из здания и повели через пыльный, заросший сорняками двор к небольшому каменному строению с массивной деревянной дверью, окованной железом.

В двери на уровне глаз имелось квадратное отверстие, затянутое металлической сеткой. Один из конвоиров отомкнул ключом большой висячий замок, открыл дверь и снял с пояса еще одну связку ключей.

Las esposas[91], сказал он.

Ролинс поднял руки в наручниках. Конвоир повернул ключ и снял их. Затем настала очередь Джона-Грейди. Дверь заскрипела, застонала и с грохотом закрылась.

В помещении было темно, если не считать света, пробивавшегося через квадратное отверстие в двери. Джон-Грейди и Ролинс стояли с одеялами в руках и ждали, когда глаза привыкнут к темноте. Пол был цементный, и пахло сортиром. Немного погодя кто-то подал голос из угла камеры:

Cuidado con el bote.

Не споткнись о парашу, перевел для Ролинса Джон-Грейди.

А где она?

Не знаю. Главное, не свороти ее.

Ни хрена не видно.

Вы тут? Оба? – раздался из темноты другой голос.

Ролинс медленно повернулся, и на его лице появилась болезненная гримаса.

Господи, только и вымолвил он.

Блевинс, ты? – поразился Джон-Грейди.

Ну да.