Наутро Джон-Грейди пришел в барак, позавтракал с пастухами, а потом стал прощаться. После этого он отправился в дом геренте, вызвал Антонио, и они пошли на конюшню, поседлали лошадей и проехались по загону, разглядывая недавно объезженных новичков. Джон-Грейди быстро выбрал себе коня – того самого мышастого, на которого когда-то показал Ролинс. Почувствовав к себе повышенное внимание, жеребец зафыркал, повернулся и стал уходить легкой рысью. Они быстро заарканили его, отвели в корраль, и к середине дня он сделался как шелковый. Джон-Грейди, закончив урок езды, слез с мышастого и, обойдя его вокруг, оставил на время в покое. Несколько недель на этом жеребце никто не ездил, на нем не было следов от подпруги, и он не умел есть зерно из торбы. Джон-Грейди попрощался с Марией, она дала ему в дорогу еды и вручила розовый конверт с эмблемой асьенды Ла-Пурисима. Выйдя из дома, Джон-Грейди вынул из конверта деньги, сунул, не считая, в джинсы, а конверт сложил пополам и положил в карман рубашки. Затем он прошел к дому геренте, где его уже ждал Антонио с лошадьми. Они молча обнялись, Джон-Грейди сел в седло и направил коня к воротам усадьбы.
Ла-Вегу миновал без остановки. Мышастый пугливо озирался, фыркал и закатывал глаза. Когда сзади заурчал мотор грузовика, мышастый испуганно заржал и попытался повернуться и удрать, но Джон-Грейди резко осадил его, отчего бедняга присел на задние ноги. Джон-Грейди гладил его и уговаривал не волноваться, пока грузовик не проехал мимо и можно было продолжить путь. Вскоре поселок остался позади. Джон-Грейди съехал с дороги и направил мышастого по котловине, через высохшее озеро. Соляная корка похрустывала под копытами коня и трескалась, словно слюда. Затем они удалились в известняковые холмы, поросшие чахлыми финиковыми пальмами. Они ехали по углублению, напоминавшему большой желоб, и под ногами у коня оказывались гипсовые цветы, словно в известняковой пещере, которую вдруг залило солнечным светом. Вдалеке в зыбком утреннем воздухе темнели купы деревьев и кустов на пастбищах. У мышастого оказался неплохой природный аллюр, и Джон-Грейди время от времени заговаривал с ним, рассказывая ему о том, что знал по опыту, и делился ранее не высказанными соображениями, словно проверял их истинность на слух. Он объяснял мышастому, почему остановил свой выбор на нем, и уверял его, что не допустит, чтобы с ним случилась беда.
К полудню они выехали на проселочную дорогу, вдоль которой тянулись оросительные рвы. Джон-Грейди слез с коня, напоил его и стал водить туда-сюда в тени тополей, чтобы немного остудить его разгоряченное тело. Он перекусил вместе с детьми, которые оказались тут как тут. Кое-кто из них в жизни не ел хлеба из дрожжевого теста, и они с опаской смотрели на мальчика постарше, ожидая от него указаний. Они сидели в ряд – пятеро, включая Джона-Грейди, и он раздавал сэндвичи с ветчиной налево и направо, а когда все было съедено, стал резать ножом еще теплый пирог с яблоками и гуавой.
Джон-Грейди ответил не сразу. Дети молчали и ждали, что он скажет.
Когда-то я жил на большой асьенде, но теперь мне жить негде.
Дети сочувственно смотрели на него. Они предложили ему остаться с ними, но он поблагодарил и сказал, что едет в другой город, где живет его девушка, и он хочет наконец сделать ей предложение.
Его спросили, красивая ли у него девушка, и он ответил, что очень. Он сказал, что у нее синие глаза, во что дети никак не могли поверить. Еще он добавил, что ее отец – богатый асьендадо, а сам он бедняк, и дети очень за него огорчились, решив, что из его затеи с женитьбой ничего не выйдет. Старшая девочка сказала, что если его невеста действительно любит его, то непременно выйдет за него замуж, но мальчик не разделял ее оптимизма и заметил, что даже в богатых семьях девушка не может пойти против воли отца. Тогда девочка посоветовала непременно заручиться содействием бабушки, а для этого надо сделать ей хорошие подарки – ведь без ее участия толку не будет. Она добавила, что это знают все.
Джон-Грейди покивал, соглашаясь с народной мудростью, но признался, что успел огорчить бабушку и теперь вряд ли может рассчитывать на ее заступничество. Тут дети перестали есть, загрустили и уставились в землю.