Пограничная зона

Саффи смотрит на меня своими огромными глазами. Я упираюсь взглядом в белки вокруг голубой радужки. Саффи кажется обескураженной. Смотрит на меня, как всю неделю глядела бабушка — моя бабушка, с которой я поцапалась. Бабушка, обозвавшая меня воровкой. Думает, я украла у нее деньги. Триста баксов — она наверняка запихнула их то ли в коробку из-под печенья, то ли в свой матрас и искать не желает — настолько уверена, что это мои штучки. Ты часто заходишь в мою комнату и, что еще хуже — роешься там.Я роюсь! Это я-то роюсь! Ну конечно, роюсь! Она все прячет — салфетки, конфеты, семейные фотографии, журналы, календарь, сигареты, — все, что под руку попадает. Когда мама была еще жива, бабка прятала ее сумку в своей комнате. Если мама хотела получить свои деньги — приходилось просить. Мама, выдай мне денег, мне нужно отремонтировать машину.Бабушка контролировала все на свете. Такая уж она, моя бабуля, любит все держать под контролем. Это ее успокаивает, внушает ей уверенность, старой сморщенной обезьяне. Тогда ей кажется, что она нужна. А вот я ощущаю свою нужность, когда трахаюсь.

Я ловлю Саффи за рукав. Хочу, чтобы она тоже приземлилась на пол — как маленькая, как я. Пусть скукожится, скрючится, обнимет себя руками, как эмбрион в материнской утробе, пусть баюкает сама себя. Но Саффи не понимает и не хочет. Ей нужны слова, она хочет знать, почему я не звонила. Зачем выставила ее дурой.

— Саффи… ты меня пугаешь. Пугаешь, потому что мне чудится, что я встретила собственного двойника и что ты убьешь меня, чтобы занять мое место. Некоторые племена верят — если человек увидел своего двойника, значит, скоро умрет. Я, вообще-то, не прочь помереть, но не сию секунду. Мне нужно приготовиться, ты понимаешь?

Нет, она не понимает, и мои слова ее пугают.

— Саффи, прошу тебя, читай между строк. Попытайся понять смысл моих слов: у меня в животе — пустота, и эту пустоту я заполняю чем ни попадя. В основном — всякой мерзостью. Потому-то мне всю дорогу и страшно. Поэтому я боюсь тебя. Ты — героиня историй, которые я выдумываю. Ты их напитываешь, наполняешь смыслом. Хочешь знать, на что они похожи, эти мои сказочки? Это трагедии, и дело в них всегда принимает дурной оборот, и конец тоже всегда один — как в фильмах ужасов. А меня всегда уродуют в них до неузнаваемости, и мучают, и убивают.

Этого она тоже не понимает. Смотрит тупо, как бабушка всю неделю смотрела. Как это ты не крала денег?! Я же знаю, что ты все время шастаешь в мою комнату.Какие же злые у нее бывают глаза, у моей бабушки-старушки! А уж когда погода хмурится и по небу тяжелые тучи ползут, взгляд у нее становится и вовсе ведьминский. Да-да, я точно знаю, это ты их украла. Я вот только спрашиваю себя — почему ты все время желаешь мне зла? Хочешь меня уморить, как мать уморила?

На улице мокрядь, на сердце у меня тяжело. Да нет же, нет, бабуля! Ничего я не крала.Но она мне не верит. И никогда не верила. Не верит, что я в пять лет не била маму, когда она попыталась сбежать. Не верит. Ну да, я побила мать, но не нарочно. Клянусь! Не специально. Мама хотела пойти за бабушкой — та вышла купить молока — в одних носках, а дело было зимой. Бабушка тогда велела мне: Не позволяй ей выходить. Ее может сбить машина.Мне было до ужаса страшно, а она была такая сильная! Как все сумасшедшие… Вот я и кричала: «Нет! Стой, мамочка! Нельзя, не ходи!» Но бабушка мне не поверила — как не верит, что я не брала эти триста долларов.

— Саффи, давай устроим праздник, согласна? Мне так хочется повеселиться!

Я поднимаюсь, вставляю диск в CD-плеер. Ставлю громкость на максимум. «Смэшинг Пампкинс» на радость соседям! Пусть беснуются! Ничего страшного. Хоть почувствую себя живой. Я прыгаю по комнате. Танцую. Завожу себя. Хочу раствориться в воздухе. И Саффи прыгает. Сама не понимает почему, но прыгает.

— Алле, Саффи! Мне хочется оторваться по-крупному, сотворить что-нибудь этакое…

Она улыбается. Я чувствую — ей начинает нравиться эта игра в крошек-малышек. Я достаю из шкафа бутылку вина, которую поставила туда на случай, если…. На всякий случай. Мы с Саффи пьем вино, на сей раз — каждая из своего стакана. Пищевод — не соломинка… Потом я наливаю ванну. И мы пьем красное вино, лежа в горячей воде. Впервые за неделю мне по-настоящему хорошо. Сижу в ванне, весь свет погашен — весь, кроме большого фонаря, заливающего золотым светом мое маленькое королевство. Черт, как же красиво! Я молюсь, чтобы подобные моменты случались в жизни как можно чаще. Юбер Акен мечтал о вечном оргазме — именно в этот момент он был счастливее всего. А для меня наивысшее блаженство — пить вино, лежа в горячей ванне.