Пограничники

Он остается один, приседает возле стодолы и, вздрагивая при каждом новом залпе, видит, как с упрямой и жестокой последовательностью снаряды впиваются в здание заставы. Все оно, как пламенем, охвачено розовой пылью, и в этой пыли ярко вспыхивают новые разрывы. И снова после быстрых вспышек разрывов разлетаются обломки кирпича, плитки черепицы.

Вот рухнула левая половина верхнего этажа вместе с крышей и балками. Вот вырвало угол с торчащей трубой и трубу зашвырнуло на высокую акацию.

Орудия выплевывают буро-красное пламя. Снаряды один за другим подтачивают нижний этаж дома, отгрызают куски его стен, и наконец фасад здания рушится, увлекая за собой другие стены.

Долго расползается в воздухе густое, почти багровое облако кирпичной пыли, сажи и дыма. Странной кажется тишина, возникшая на полях.

Ветер рассеивает остатки кирпичной пыли, и Пеньковский видит, что бывшего здания фольварка больше нет.

На холме, где еще так недавно высился высокий прочный дом, сейчас лишь груда развалин. Уцелело только каменное крыльцо под железной крышей да ведущий от него в первый этаж коридор. Пеньковский представляет себе, сколько пограничников завалено обломками. Он мысленно видит убитых детей, женщин, задыхающихся бойцов, тщетно пытающихся выбраться из-под развалин.

Кроме женщин, детей и раненых, в подвале остался лишь Зикин. Он пришел за патронами и задержался, ожидая, пока женщины набьют ленту. Все остальные люди были в укрытиях, в блокгаузах. Когда оба этажа рухнули, гибель здания не вызвала жертв.

— Ох ты! — вскрикнул Зикин, услышав, как тяжело повалилась стена.

В подвале сразу потемнело, как в осенний день, когда дождевая черная туча неожиданно заслонит солнце.

Разрушив два этажа дома, гитлеровцы, сами того не подозревая, оказали услугу его защитникам. Над подвалом образовалась шапка из обломков стен и щебня. Вековые своды подвалов поддерживали этот прочный настил, и снаряды не причиняли вреда сидящим внизу.

Лишь в одном месте, там, где стена подвала, обращенная к Карбовскому лугу, поднимаясь из земли, была обнажена, остатки здания оставались особенно уязвимыми для артиллерийского обстрела. Правда, как раз здесь подвал разделялся на несколько отсеков и узких коридорчиков, которые своими внутренними перегородками, как переборками в трюме корабля, усиливали наружную стену.

Опасаясь атак именно с этой стороны, лейтенант Лопатин приказал держать здесь наготове ручной пулемет.

Смотровая щель в замурованном окне была превращена в бойницу. Возле окна залегли Максяков и Перепечкин.

После того как дом рухнул, фашистскому лейтенанту волей-неволей пришлось повести на приступ остатки приданной ему роты.

Лейтенант поднял ракетницу, целясь ею прямо в ненавистный ему алый флаг, по-прежнему спокойно развевающийся над развалинами.

Если бы дом не был разрушен и у окон второго этажа, как прежде, лежали пулеметчики, тогда, разумеется, они открыли бы огонь по фашистам значительно раньше. Сейчас же расположенные почти что на уровне земли огневые точки обнаружили себя уже в непосредственной близости от противника.

Еще не успели две красные ракеты, описывая дуги, упасть на Карбовский луг, как фашистский лейтенант рухнул на ступеньки бани.

Зикин выстрелил в упор в рот фашисту, оборвав его крик «хох!».

— Гранатами! — приказал Гласов.

— Гранатами! — кричал в ходе сообщения возле правого блокгауза Алексей Лопатин.

Султаны земли, смешанной с осколками и битым кирпичом, как неожиданный барьер, возникли на пути немцев. Одни каратели залегли в лощине, другие упали навзничь за развалинами конюшни.

Воинская часть, присланная для поддержки карательной роты из Сокаля, снова открыла огонь по заставе из всех орудий, сведенных стволами в одну цель. Начался минометный обстрел. Повсюду рвались мины. Их громкое, завывающее кваканье сплеталось с разрывами снарядов.

Раньше, когда фашистские артиллеристы вели огонь из орудий от церкви, снаряды рвались только в верхних этажах. Теперь они зарывались в груде кирпича, принося еще меньший вред защитникам советской границы.

Значительно хуже было вести немцам прицельный огонь по заставе со стороны моста в Ильковичах. Подвальная часть здания с этой стороны сидела глубоко в земле, и только кое-где из земли выглядывали маленькие окошечки. Возле них сидели пограничники, не давая своим огнем противнику прицеливаться как следует. Часто случалось так, что гитлеровские орудия с задранными стволами, окруженные побитым расчетом, молчали до ночи, потому что фашисты не могли подползти к ним.

А маленький гарнизон пограничников редел все больше. Усталые, не знающие сна уже несколько суток, полуголодные советские пограничники, часто оставаясь в одиночестве у бойниц, помимо своей воли начинали дремать. Чтобы предотвратить их сон, Алексей Лопатин приказал дежурить у брешей по двое. Убивали или ранили одного пограничника — его сразу же уносили в глубь подвала, а на его место садился другой боец с автоматом в руках, с запасной винтовкой за плечами. Но пробоин в стенах здания становилось все больше, пограничников все меньше.