Пограничники

Утром к семи часам Коробицын вышел на береговой пост. Утро было сырое, мокрое: ночью прошел дождь. Росистый туман еще не сошел с берегов. Прозрачной дымкой он стлался над высокими, сочными, еще не скошенными травами, медленно поднимаясь кверху и рассеиваясь. И опять встала на том берегу девица в красном сарафане. Рукава ее закатаны чуть ли не до плеч, шея голая. Непристойная девка. Коробицын глядел мимо нее. Лицо его было неподвижно. Исключив женский голос, он вслушивался в шелесты и шорохи влажного росистого утра. Явственно распознав шуршание, он и виду не подал, что учуял врага. Он даже стал косить глазом на девицу, словно только ею и занят. А когда шорох прошел в тыл, он вдруг повернулся в том направлении, преграждая нарушителю путь обратно, и в голосе его была болгасовская злоба, когда он окликнул:

— Стой! Стрелять буду!

Женщина бросилась в испуге к лесу — ее бег понял Коробицын, не оборачиваясь к ней.

Через минуту Коробицын сдал Лисиченко бритого человека в косоворотке и высоких мужицких сапогах.

Нарушитель, подняв руки кверху, молча, исподлобья глядел на красноармейца злыми рыжими глазами.

Так Пекконен потерял еще одного разведчика.

А за Коробицыным было отмечено первое задержание, и начальник заставы благодарил его.

Коробицын мечтал теперь только о том, что будет. То представлялось ему, как останется он на сверхсрочной, сдаст на командира и, женившись на Зине, будет служить на границе.

То воображал, как после службы вернется он в Куракино поворачивать жизнь по-новому. Хотелось и того и другого. Но согласится ли Зина ради него оставить свой сельсовет? Может быть, ему жить в ее деревне? И это неплохо. Граница, Куракино, Зинина деревня — все теперь окончательно соединилось в мыслях Коробицына. Везде одна борьба. Коробицын мечтами своими устремлен был в будущее.

К осени Коробицын задержал еще двух разведчиков Пекконена. Он был послан в наряд, в тот пункт, который еще два года назад считался непроходимым. Неопытного человека тут действительно легко могла засосать трясина.

Коробицын, тщательно замаскировавшись, таился среди болотных кочек. Часов в одиннадцать вечера должна была взойти луна. А пока темно. Вдруг он почуял плеск, но не шелохнулся, выждал и увидел промелькнувший плащ. Плеск был почти неслышный, легко ступает человек. А потом снова плеснуло, но уже сильней, значит, идет второй, в тяжелых, должно быть, ботинках. Коробицын пополз за ними, окликнул, испугал, остановил, дал тревогу. И пес Фриц, огромный, злой, страшный, встал уже над нарушителями. Проводником при Фрице был один из старых пограничников — Матюшин.

В один из октябрьских дней Коробицын и Бичугин сидели в тускнеющем саду при заставе на лавке, поставленной Коробицыным, и беседовали, как это часто случалось у них в свободный час.

— Я понимаю, — говорил Коробицын, — что мы худо жили раньше, а теперь нам свобода пришла. Я это понимаю. Только ведь и на той стороне, да и везде по миру люди живут худо. Ведь сами видим: перебегают, жалуются. Что же они терпят? Почему не сговорятся? И им хорошо, и нам помощь. Так я это понимаю.

— А у себя в Куракине ты что понимал? — спросил Бичугин.

— У себя в Куракине я мало понимал, — отвечал Коробицын.

— То-то, что мало. А ты думаешь, они, заграничные, все должны понимать?

— Нет, — отвечал Коробицын, — они, видно, темные еще.

— Причин тут много есть, — продолжал Бичугин. — Только я тебе скажу, что главное: большевистская партия у них не сильна еще. Тебя из черной избы кто вынул и человеком сделал? Большевики. А меня? Тоже большевики. И вот весь наш народ так, кроме, конечно, враждебных элементов — кулаков там, нэпманов и прочих. Тем пусть все хуже и хуже будет. Мы у себя строим социализм, так? А получается, что это мы не только себе в помощь делаем, а и заграницу обучаем, этим самым мы им на помощь идем. Понятно? Мы им показываем, как надо бороться, что надо делать. А каждый народ волен свою судьбу определить. Нарушителей мы задерживаем — этим мы свою Родину обеспечиваем, мирное строительство наше, но и заграничным беднякам помогаем. Нас бы не было — надежды люди лишились бы? Так?

— Это я понимаю, — отвечал Коробицын. — А вот брат мой Александр так, я думаю, недопонимает.

— А ты ему разъясняй. — предложил Бичугин. — Каждый каждому должен быть в помощь. Землякам своим — Болгасову да Власову — ты помогаешь? Вот и брату помоги.

— Он меня не послушает, — отвечает Андрей. — Он старшой.

Они помолчали.

— Да, я тогда в Куракине много недопонимал, это правда, — промолвил Андрей. — Темная у нас деревня, и народ темный. Теперь знаю… Обучился…

И вдруг они услышали отдаленный выстрел.

Тотчас же раздалась команда:

— В ружье!

Со всех сторон бросились бойцы к винтовкам, на ходу туго стягивая поясами гимнастерки. Вмиг опустела пирамида.

Коробицын мчался к назначенному ему посту.

Стрельба на том берегу началась неожиданно. На советскую сторону пули не ложились. Стреляли с того берега в тыл сопредельной стороны. Может быть, перебежчика в задержали? Убьют и трупы перекинут на советский берет.