Пограничное состояние (сборник)

Время шло. Перчатка большую часть времени аморфной обездвиженной амебой лежала на полу, а Митя практически потерял интерес к вялотекущему эксперименту.

И лишь 31 декабря, ближе к вечеру, ближе к этим ритуальным танцам вокруг колючего в лампочках дерева, он вспомнил об отложенной задаче и решил, что пришла пора ставить практические опыты. С некоторым любопытством и изрядной долей скепсиса он сцедил мутную жидкость, понюхал. Сомнительно. Но пахло чем-то отдаленно напоминающим спиртное. Мужественно зажмурив глаза, осторожно отхлебнул… Б-ррр!..

— Еп-понский гарррадавой, блин! Ну и гадость! Нет, уж если нет в жизни счастья, так это пожизненно!!! Эх, Деда Вова, Деда Вова! Пень старый! Небось опять чего-то напутал… Алхимик бенедиктинский, конь педальный… Алкаш! Ну, блин, вернись мне с отпуска… Не поленюсь — поставлю еще раз, а потом угощать буду! Ректально!

С этими словами Митя, закинувшись, схватил баночку и бегом, бегом на улицу.

«Куда? Куда бы ее? А! Ага, вон, сейчас мы ее в сортир, родимую! Заодно хоть замороженный столбик дерьма размыть тепленьким! А то скоро с ломиком ходить надо будет. Или с топором… Порубишь „столбик-колышек“ — сядешь по-большому! Не порубишь — будешь справлять нужду гордо, то бишь стоя! Чтоб эти памирские морозы! Эх, жизнь! Нет… Надо было все-таки летчикам водки заказать! Давно бы из Душанбе пузырек переправили».

Да-с… Вот так и встретил Митя Новый год трезвым, в одиночестве и гордым.

А потом… А потом с утра неожиданно быстро на улице потеплело. Устойчивая, державшаяся весь декабрь морозная погода сменилась обильными снегопадами, лавинами, а уже к вечеру первого января столбик термометра уверенно торчал в плюсе.

Выпустив очередной наряд на границу, Митька, повеселевший от такой почти весенней погоды, решил отлить по-быстренькому. «Ух, уф… Бляха-муха-цокотуха, позолоченное брюхо… Так-так-так… Ой, мама-мама, не могу, давай-давай-давай, раз-два-три!..» Подбежал к туалету, рванул дверь и… О, ужас!.. О, майн гот! Сапоги… Спасло только то, что был Митяй в тот момент в сапогах. А ведь, подумать страшно, бежал бы из дома — был бы в тапочках.

Когда «селевый» поток дерьма с непередаваемым дрожжевым запашком, или, на местном пограничном сленге выражаясь, «мумие», успокоился, когда сапоги были отмыты (слава богу!) в близко журчащем незагаженном арыке и обильно политы незабвенным «Шипром», Митька, ругая в бога-душу-мать и Деда Вову, и местную власть, и всю эту гребаную «безъядерную» зону, пошел звонить летчикам:

«Выручайте… Люфтваффе… Чаечки вы мои…»

Не бери меня «за здесь»

Серега Охмянин стоял, сильно покачиваясь, на центральной аллее погранотряда. Его штормило. Белым днем.

И что характерно — день был белый-белый, а Серега был красно-рубиновый. Он сегодня принял. На грудь. Белого вина. Немного. Полкилограмма. Был повод…

И вот парадокс — вино то было белое. А морда стала красной. И не то чтоб он был алкоголиком. Или горьким пьяницей. Нет.

Сегодня он помянул друга. Однокашника. Они вместе, в одном взводе, в одном отделении, учились в училище. Они шесть лет назад приехали на Памир. Тянули лямку на соседних заставах. Потом Серега ушел в разведку. А друг уехал в Афган, на участок другого отряда.

Шло время. Они умудрялись не терять друг друга, изредка переписывались. Не очень часто, но дозванивались, общались. Подгадывали отпуска. Ездили в Крым, в Прибалтику. Погреть пузо, попить пива да отведать женской ласки. И вернуться к службе на кордон и за него.

Серега стал заместителем коменданта по разведке, а друга назначили заместителем командира десантно-штурмовой маневренной группы. Дослужились оба до капитанов. Не знаю, как насчет детей, но семьями оба так и не обзавелись. Не сложилось как-то.

А вчера Сереге позвонили и устало-буднично сообщили, что капитан Козик погиб на боевом задании. Тупо так.

Подробности? Да какие, на хрен, подробности, брат? Колонна на марше, шли в район боестолкновения, сидел на броне в каске, в бронике. Втянулись в «зеленку». Шальная пуля. В голову. Летальный исход.

Тупо, глупо и нелепо.

Серега покачивался, мотая головой, смотрел на горы и не видел их, а в голове шумело, свербило, царапало: «Витек, как же это? Как же ты так? Столько лет ни одной царапины, и вот приплыли… Почему? Зачем это?»

В отряде все, начиная с командира, знали, что у Сереги погиб друг. И его сегодня никто не трогал. Даже начПО. Сочувствовали. Шептались. Но не трогали. Сегодня Серега был «блаженным». День такой. Командир подписал ему краткосрочный отпуск, и завтра он улетал к Витьке на родину. Хоронить друга.