Пограничное состояние (сборник)

И хотя Хумлы — не мыс Канаверал, а застава имени героя Поскребко — не штаб-квартира НАСА, зрелище, я вам доложу, ничуть не хуже. Это была коррида!

Нет, пожалуй, это было цунами! Бык-супербой! Бык, который проходит сквозь стены! Только пикадоры вместе с матадорами сидели почему-то на крыше. И, как ни странно, не нашлось ни одного добровольца, чтоб «похристосоваться» с Тураном…

И вспомнил я тут, как когда-то папа моего друга, полковник того еще КГБ, рассказывал нам, лопоухим курсантам, одну байку.

Работали они по группе сектантов-скопцов. Скопцы — это такие славные парни, которые во имя веры православной отрекаются от всяких плотских утех. А чтоб соблазны их не отвлекали однозначно — изобрели они один забавный ритуал. И надо сказать, превзошли тем самым и иудеев, и мусульман. Те, значит, в своих вероучениях придумали крайнюю плоть мужикам отсекать. Ну а эти пошли дальше — отсекали они болезным их шершавый мешочек с ценными шарами. И вот советские чекисты, борясь с этим чуждым советскому человеку членовредительством, решили внедрить к ним своего секретного сотрудника.

И внедрили… Мужика подготовили, проинструктировали и, чтоб не переживал, убедили, что все будет под контролем. Брать-то гадов надо с поличным. А как? А так, чтоб успеть заснять весь ритуал скрытой камерой и лишь в самый последний момент схватить негодяев за руку.

Бойцу невидимого фронта сказали: «Не дрейфь, Капустин. Все будет в ажуре. Как главный „шаман“ двинет с ножом по направлению к твоему прибору — ори что есть мочи! Понял?»

Ну, привели, значит, эту Мату Хари в штанах на ритуальную площадку. Заголили снизу по пояс и посадили на стул с дыркой. Под стулом — горшочек с кипяточком, впереди — горилла с точилом, ножик точит. Сидит спокойно, ножичек туда-сюда двигается. Вжик-вжик, вжик-вжик… Мужик расслабился, снизу тепло, мешочек его шершавый от теплого пара обвис.

И в это время вдруг сзади снизу ему кто-то бритовкой золингеновской по мешочку — вжик!

Не, он не умер от инфаркта. Так, небольшой обморок. Гадов, конечно, повязали. Мужику — инвалидность, почетную пенсию — как-никак за государственную безопасность пострадал. Хорошо у него уже детишек трое было. Успел.

А Турана… После того как он разнес ползаставы, Турана расстреляли из пулемета. Без суда и следствия. Без пенсии, без льгот и последующей реабилитации. И детей у него не было.

Ну, в смысле племени. Так и пострадал ни за что, в общем-то. Принял смерть лютую и мучительную.

«У нас в Туркмении, у нас в Туркмении, Туркмении, Туркмении…»

Коррида, блин.

Комендантский тест

«Ну, что бы тебя еще такое спросить? Вот стоишь ты и смотришь на меня преданно, а сам небось думаешь: как ты мне надоел, старый пердун. Скорее бы ты умотал в свою комендатуру. И-е-эх-х, жисть…»

— Водочку-то пьешь, лейтенант? А-а?

— Никак нет, товарищ подполковник!

— Вот! Вот поэтому и на заставе у тебя бардак, и наглядная агитация опять же запущена, и солдат неухожен! Неряшлив у тебя солдат, лейтенант!

«И что обидно — ведь врет же, подлец! „Никак нет, никак нет!“ Тьфу! Лейтенант, сопливый лейтенант, а туда же… Не пьет он. Ага. Угу. Где тебя воспитывали так — врать старому подполковнику. Командиру. Хотя… Это в армии командиры, а у нас в войсках как в колхозе — везде начальники, а во главе — председатель![11] А моя должность так и вообще из разряда коммунального хозяйства — КОМЕНДАНТ! Управдом… Н-да… А лейтенант-то засранец, однако, возьмем на заметочку».

— Ладно, лейтенант, учитывая молодость, наказывать на этот раз не буду! — И обращаясь уже к замполиту комендатуры — Александр Иванович, обратите внимание — товарищ растерялся. Вы помогите ему определиться с ролью и местом, так сказать. В противном случае мы с вами будем сначала краснеть перед вашим начальством, а потом — иметь бледный вид перед моим. Ну, то есть перед командиром… Все, будь здоров, лейтенант, исправляйся. Да, и передай оперативному — мы на «пятнадцатую». С учетом дороги будем там через часик.

Всю дорогу до следующей заставы комендант был необычно для себя молчалив. На самом деле началось все с раннего звонка начальника отряда, который в порядке утреннего взбадривания вставил Петровичу «пистон» за все «хорошее», не обвинив, пожалуй, только в прелюбодеянии. На прощание дал сутки на размышление и оставил «фитиль» зажженным. А «непьющий» лейтенант был просто последней каплей.

Петрович вспоминал себя молодым лейтенантом. Через полтора года службы на границе он «принимал» заставу. Вспоминалась первая проверка. Один, без замов и старшины, крутился, как раненный в жопу волк, скалясь и огрызаясь, улещивая и умасливая, на ходу устраняя недостатки и решая текущие вопросы. Он забыл про жену, дом и «поспать»…