Пограничные были

— Вите тогда было лет двенадцать-тринадцать, — рассказывала Валентина Ивановна. — Были у него две сестры постарше, но тоже несовершеннолетние, погодки. Когда эвакуировались, эшелон попал под вражескую бомбежку. Мать и сестры погибли, а Витя чудом уцелел в этой мясорубке. Господи, и чего только не натерпелся потом парнишка-сирота! В партизанском отряде побыл какое-то время, потом его на Большую землю переправили. А как стал совершеннолетним, поступил в пограничное училище, решил идти по стопам погибшего отца. Вышло-то не совсем по стопам отца — политработником стал. Попросился, чтобы направили туда, где прошла пограничная молодость отца. Вот и оказался у нас в отряде... Грамотный был человек, душевный, честный и смелый. И служба у Вити шла хорошо. На заставе послужил года два, не больше, в отряд забрали — комсомольскими делами занимался, потом заместителем начальника политотдела назначили. Ведь это он первым затеял историю отряда писать. Дело-то, наверное, хлопотное, как я понимаю. Сказала ему как-то про это, а он рассмеялся: «Да ведь жить веселее, Ивановна, когда хлопотно и дела много — человеком себя чувствуешь!» Вот такой он был. Да, был. И погиб. И когда ведь погиб? В самое-то мирное время — через двадцать лет после войны.

Рассказывала это Валентина Ивановна и шмыгала носом, а под конец рассказа совсем расстроилась и расплакалась...

...Предсказание коменданта участка насчет того, что Васильевы теперь, накануне юбилея отряда, не очень-то засидятся на своей заставе, сбылось в самом скором времени. В политотделе для них специально разработали график выступлений. Васильевы должны были побывать на всех заставах, начиная с правого фланга. График этот и для меня стал своеобразным планом поездок.

И вот они сидят передо мной в светлом вагоне местного четырехвагонного дизель-поезда. Сидят торжественно натянутые и немножечко сконфуженные, — чувствуют на себе любопытные взгляды пассажиров, которые не таясь разглядывают их ордена и медали. А разглядывать есть что: у Валентины Ивановны — орден Красной Звезды, медали «За боевые заслуги», «За отличие в охране государственной границы СССР» и шесть других медалей; у Никиты Васильевича «иконостас» на груди еще солиднее — ордена Отечественной войны обеих степеней, Красной Звезды и не менее десятка медалей.

На поездки по заставам ушло больше двух месяцев. Надолго Васильевы отлучаться не могли, уедут на сутки-двое и возвращаются домой: встречи, понятно, дело важное и нужное, но никто не освобождал и не мог освободить Никиту Васильевича от хлопотливых старшинских обязанностей, да и у Валентины Ивановны немало было дел по дому.

На каждой заставе они рассказывали что-то новое, повторялись редко. О себе говорили только тогда, когда очень уж начинали донимать их вопросами молодые и любознательные слушатели.

Они рассказывали, а я записывал тайком, чтоб не смущать их. Так мало-помалу и складывались эти пограничные были — рассказы о тех, кто делами и подвигами своими создавал славную историю отряда.

НА ЛЕВОМ ФЛАНГЕ

1. Пришла ориентировка

До субботы оставалось еще три дня, но Никита Васильевич уже был занят банными хлопотами — со своим помощником Геной Харитоновым раскладывал по отделениям постельное и прочее белье.

Можно, конечно, и так отсчитать — сколько душ в отделении, столько и пар белья отложить, но вдруг и при этом механическом отсчете попадут во второе отделение малые размеры, и получится конфуз, со всякими шуточками и подковырочками солдат. Как-то так вышло, что в этом отделении подобрался рослый народ, хотя крупные парни есть и в других отделениях. Вот и занимались Никита Васильевич с Геной Харитоновым сортировкой белья, попутно откидывая в сторону пришедшие в ветхость трусы и майки.

Седой прапорщик Васильев и девятнадцатилетний парень рядовой Харитонов жили дружно, в полном взаимопонимании: отношения их напоминали отношения отца и сына, хотя «отец» порой давал понять, что он еще и командир, и довольно строгий.

Харитонов был солдат не очень серьезный, к тому же своенравный и несобранный, склонный к рискованным рассуждениям. Например, он полагал, что все воинские построения совершенно излишни, кроме боевого расчета конечно. Зачем становиться в две шеренги на осмотр, на распределение инженерных и хозяйственных работ, когда можно все это провести в индивидуальном порядке? К чему эти вечерние проверки, когда и так видно, что все солдаты в наличии? А что дают прогулки строем с обязательной песней перед сном? Да и сама песня не ахти какая — каждый вечер солдаты вразнобой тянут в строю кислыми голосами: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди. Солдат вернется, ты только жди».

Обо всем этом Харитонов рассуждал вслух. Пока не узнал прапорщик Васильев и не спросил его прямо и строго:

— Правду люди говорят, будто ты против воинской дисциплины и порядка?

— Клевета, Никита Васильевич!

— Никита Васильевич я для людей серьезных, для тебя я — товарищ прапорщик. Ты, например, против вечерней проверки и прогулки. Так говорят. Это клевета?