Пограничные характеры

Город пылал. Домой он уже и не пробовал заходить; на улицах показались немецкие передовые части. Берегом пробрался на Поддубье. Ночь провел в кустах, а утром выглянул и увидал сквозь ветки, что по проселочной дороге на Лиозно на танкетках и мотоциклах тянутся фашисты. Дождавшись интервала, Наудюнас перебежал дорогу и, углубившись в лес, встретил блуждавшего, как и он, Леонида Логейко, директора протезного комбината. Логейко потерял ногу в боях на озере Хасан и носил протез собственного изготовления. При своем высоком росте он казался очень худым, а длинный нос его словно вытянулся еще больше.

— Что будешь делать? — спросил он. — Я оставлен в тылу по партийной линии. Присоединяйся.

Наудюнас согласился и принялся прятать партийный билет в голенище сапога. Логейко с сомнением наблюдал за его манипуляциями.

— Опасно держать при себе-то…

Но Наудюнас с неожиданной горячностью заартачился:

— Умирать буду, а с партбилетом не расстанусь ни на минуту!

Логейко не возражал.

Приходилось возвращаться в Витебск.

На Оборонной улице Наудюнас застал лишь погорелище. Жена ушла на фронт, а дочку отправила с дальними родственниками в тыл. Рухнула вся его прежняя жизнь — такая обыденная, незамысловатая, но какая же счастливая, как он понял теперь!

Из осторожности он не стал разыскивать братьев, а спустился в овраг, вымытый Витьбой и густо заросший садами, к домику рабочего Омелькина, знакомого ему еще по пуговичной фабрике. Жена Омелькина Ефросинья Харлампиевна поспешно увела детей. Мужчины заперлись.

— Ну что ж, Иван Петрович, будем пережидать лихолетье? — сказал Омелькин.

— Придется, Лаврентий Григорьевич. Только нашей советской души им не переделать!

— Нипочем, Иван Петрович!

Разузнав у Омелькина о теперешних порядках, Наудюнас отправился на биржу труда. Ему поставили в паспорте штамп. Логейко устроился на старом могилевском базаре в мастерской по ремонту медицинских инструментов; Наудюнас, неподалеку от него, часовщиком.

Немецкие офицеры, которые часто чинили у него часы, торопили:

— Работай шнель, рус. Завтра уходим на фронт!

Так он узнавал о передвижении частей. А часы ходили ровно столько, чтоб владелец их мог выехать из города. Один заказчик случайно задержался и в бешенстве прибежал обратно: «ур» встали.

Внутренне давясь от смеха, но внешне смиренно, Наудюнас сказал:

— Пан, не волнуйся, все исправим. Пойдет твой ур, как танк!

Танк… смелый советский танк, который протаранил врага, защищая памятник Ленина. Он все еще лежал перевернутый на обочине дороги, и немцы любили фотографироваться на нем. Видеть это было нестерпимо.

— Справим поминки по танкисту? — сказал однажды Логейко. Они подложили взрывчатку, которую доставили связные от партизан.

Рвануло так, что от любителей фотографий не осталось мокрого места, а полтанка перекинуло через дорогу…

За месяц до убийства старого Брандта Логейко спросил мимоходом, не говорит ли Наудюнас по-немецки?

— Нет.

— Жаль. Тогда отпадает.

Спрашивать ни о чем не полагалось, но позже, сопоставив факты, Наудюнас заподозрил, что и Логейко подумывал о ликвидации предателя. Весной они расстались навсегда. За Логейко немцы установили слежку и, посоветовавшись, друзья решили, что ему пора уходить. Глухой ночью Логейко и его жена покинули Витебск. Но до партизан они так и не дошли; их след потерялся где-то за Лиозно…

Через две недели Наудюнас увидел, что мастерская часовщика — второго человека из подпольной группы, которого он знал, — тоже закрыта. Что оставалось делать? Не чинить же, в самом деле, немцам часы, ожидая погоды?!

В ближайшую субботу он отправился к Омелькину, которому полностью верил. Они зашли поглубже в огород и, разговаривая шепотом, сели на меже. Там, в картофельной ботве, Наудюнас и ночевал, пока бывший односельчанин Мотыленко не переправил его в лодке через Двину, в партизанский край. Брат Мотыленко был оружейником у батьки Миная…

После январского наступления 4-я армия почти год держала знаменитые витебские ворота — прорыв фронта шириною в шестьдесят километров! Во всех деревнях и местечках на этой территории была полностью восстановлена Советская власть.

Со странным умилением смотрел теперь Наудюнас на самое простое: на советские армейские шинели, на русские вывески, даже на милицейскую форму! Все было мило, привычно, знакомо, словно он проснулся после тяжелого сна.

Здесь, в деревне Долговицы, он и познакомился с двадцатилетним Владимиром Кононовым, а также с его матерью, у которой в доме на Пролетарском бульваре была партизанская явка.

Веселый, умный парень понравился Наудюнасу. Их назначили командирами отделений в одну диверсионную группу, и оба приняли боевое крещение на реке Пудати, целый день отбивая атаку крупного немецкого отряда.

На телеге лесными тропами они добрались до штаба.

— Мы хотим поручить вам очень опасное и ответственное задание, — сказал полковник. — Вы, витебчане, знаете город. Но предупреждаю: риск огромен! Обдумайте все: доверяете ли вы друг другу? Еще не поздно отказаться.

Оба одновременно покачали головами.