«Далеко на севере есть замечательный край. Одни называют его страной полуночного солнца, другие — царством полярной ночи. Добрая половина его лежит севернее полюса холода Северного полушария, а в январе здесь иногда идут дожди. В середине июня с неба падают мокрые хлопья снега и озера еще скованы кое-где льдом, а в августе уже начинают убирать урожай. Северные ветры приносят здесь в зимнее время оттепель, а южные — похолодание. Многие птицы летят зимовать не на юг, а на север. Пчелы дают меда в четыре раза больше, чем на Кубани, а летучие мыши и совы охотятся при ярком свете солнца. В то время, как наши южные моря Каспийское и Азовское находятся в ледяном плену, здесь морская волна свободно плещется в незамерзающих гаванях.
В начале нынешнего века про него говорили, что это край непуганых птиц. Теперь его называют жемчужиной Советского Заполярья».
Я бы охотно переписала целые главы этой книги, страницу за страницей, — так она увлекательна. Могу только сказать, что не будь ее, я бы, возможно, прошла по этому краю слепой. А теперь он и для меня поет, дышит. Снега его не мертвы, и горы одушевлены. За все это великое спасибо Евгению Александровичу Двинину! Не только пылкому патриоту ледяного севера, но и прекрасному писателю.
СТО ТЫСЯЧ ОЗЕР
Пустынный мурманский край не так уж и пустынен: плотность населения в нем раз в двадцать больше, чем на Аляске, например.
Конечно, плотность населения — вещь относительная. Люди живут в нескольких поселках, а вокруг безлюдная тундра. Кстати, о тундрах. Со школьной скамьи мы помним: тундра — это болотистая равнина, бегают по ней олени и растет мох, ягель. Ягель растет и в мурманском крае, но равнин здесь почти нет. Это горная страна, вроде Крыма. Не надо улыбаться! Вершины Мурманских, Хибинских, Ловозерских гор поднимаются до тысячи метров и даже выше. Хребты тянутся на сотню километров. В центре Кольского полуострова мало обследованная возвышенность Кейвы. У побережья голая гряда Муста-Тунтури. Здешние горы древнейшие по времени образования; им полтора миллиона лет. А вот освободились они от ледника совсем недавно. До сих пор идет активный процесс отделения тверди от морских хлябей. Мурманский край — каменный богатырь, все растет и растет, по сантиметру в год освобождаясь от водяных пеленок.
Даже сам город Мурманск расположен на террасах, а они не что иное, как следы отступавшего понемногу моря.
Географы утверждают, что здесь сто тысяч озер; они буквально сидят друг у друга на шее: одно расположено чуть повыше над уровнем моря, другое пониже.
Пограничники рассказывают:
— Карабкаешься на сопку, обдерешься весь о камень. Ну, думаешь, отдохну наверху, посижу. А там и ногу-то поставить некуда — вода. Или так: на озере остров, на острове озеро, на том озере опять остров и на островке еще одно озерцо. Как в сказке про белого бычка!
Конечно, все это разглядеть можно только летом. Сейчас любое озеро — просто белая поляна.
Вокруг вздыхают: эх, если бы вы приехали попозже!
Послушать аборигенов, так Заполярье летом — рай. Повествуют об этом так вдохновенно, что начинаешь помаленьку верить. Во-первых, рыбы всякой полно, самой редкой, самой вкусной. Ведь рек — тринадцать тысяч! Бесчисленные водопады и пороги, которые называются падунами. Это сосчитанных рек. А ручьев, «где плещется форель», как писал Паустовский?! Каждый второй спрашивает меня, не увлекаюсь ли я рыболовством. И с сожалением качает головой.
Начальник отряда полчаса описывал особую «пограничную» уху. Как варится первая, вторая, наконец, третья перемена рыбы и вся она, кроме отвара, выкидывается. Пока не кладут напоследок особые, «царские» сорта рыб, вроде палтуса, форели, кумжи. Такая уха в самую жару через полчаса застывает студнем.
Слушая эти лукулловские описания, начинаешь вспоминать, сколь скуден бывает выбор блюд в ресторанах.
Кроме рыбы здесь рай и для грибника, да и ягод видимо-невидимо.
Многие, наверно, читали про морошку: умирающий Пушкин попросил моченой морошки. С детства я слыхала от матери, которая родом тоже поморка, что морошка — ягода ни с чем не сравнимая, изумительная. И вот теперь дождаться бы еще несколько месяцев, и она росла прямо бы у меня под ногами.