Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

В этих родах выбор в пользу Литвы сделали те бояре, которые теснее были связаны с господарским двором: служили великокняжескими дворянами (подобно нескольким Коптевым или Пивовым), занимали должность окольничего (как Михаил Баса) или дьяка (Олехно Кривец) [1078]. А в отношении ряда семейств (Микулины, Плюсковы, Полтевы) можно предположить, что собственно смоленские бояре с этими фамилиями выехали в Литву, а на московскую службу перешли их провинциальные родичи или однофамильцы: так, Михно Плюсков, упомянутый в центральном разряде реестра 1480-х гг., выехал вместе с братаничем Иваном Федоровичем в 1514 г. в Литву [1079], но в том же реестре среди щитных слуг мащинских значатся многочисленные Плюсковы [1080]: их потомки, надо полагать, и оказались впоследствии на московской службе.

Значительную часть смолян, служивших в XVI в. в России, составили второстепенные боярские роды, редко упоминаемые в актах до 1514 г. или вообще известные только из реестра 1480-х гг. (Вошкины, Дудины, Коверзины, Маринины, Могутовы, Редькины, Татаровы и многие другие), а также провинциальные служилые люди: путные бояре, щитные и доспешные слуги (Шестаковы, Копыловы, Пешковы, Некрасовы, Ходневы, Яковлевы и др.). Сам факт, что три десятка боярских фамилий, в том числе многие из тех, кто занимал более чем скромное положение на литовской службе, оказались в списках Дворовой тетради, т. е. были причислены к верхушке служилого сословия Московского государства, весьма показателен: возможно, ряд бояр, переходя на службу к Василию III, надеялся повысить свой социальный статус, и многим, как видим, это удалось.

Индивидуальные мотивы выбора остаются нам неизвестными. Возможно, какая-то часть смоленского боярства была склонна к компромиссу с московским государем — недаром Сигизмунд писал об измене части смоленской знати. Показательно, что сыновья боярина Михаила Пивова, возглавлявшего, как мы помним, в 1514 г. делегацию смолян на переговорах о капитуляции города, в середине века значатся на московской службе [1081].

Сторонники Москвы, возможно, имелись и среди боярства других крупных пограничных городов, хотя заметной роли они не сыграли. В собрании автографов Российской национальной библиотеки сохранился любопытный документ (происходящий из бывшего Радзивилловского архива), который можно датировать 8 июля 1528 г.: послание Яна Скиндера пану Юрию Радзивиллу, написанное из Витебска. В нем передается слух (оказавшийся впоследствии ложным) о приближении к Витебску московских воевод с 40-тысячной ратью: «а мают Витебска достовати, а видеблене мают Витебск подати». Кроме того, подозрение у автора письма вызвало загадочное поведение наместника витебского воеводы Ивана Сопеги, Василька, и нескольких бояр: «пана Сопежин намесник Василко з бояры почали раду радить, на месте у церкви замкнувши, и листы писали — не ведаю, о чем, и печати приклодали… того не ведаю, где будут послали…» [1082]. Если промосковские настроения и были у части местных бояр, они ни к чему не привели: как мы уже знаем, на протяжении всей первой трети XVI в. Витебск ни разу не открыл ворота московским войскам.

Подводя итоги сказанного, можно сделать вывод, что позиция литовско-русского боярства в конфликте Литвы и Московского государства зависела от его статуса (удельное или великокняжеское), численности, прочности его связей с виленским двором; кроме того, существовали различия в поведении разных слоев боярства. Наибольшую преданность Литве и ее господарю проявляла верхушка великокняжеского боярства, становившаяся органической частью шляхетского сословия. Но значительный слой такого крупного привилегированного боярства сложился на востоке Великого княжества только в Брянске и Смоленске. Боярство небольших городков было склонно к компромиссу и в критической ситуации легко переходило на сторону сильнейшего, а основная масса провинциального боярства Смоленской земли как бы по инерции оказалась на московской службе. Наконец, удельное боярство вообще не стояло перед проблемой выбора между Москвой и Литвой, спокойно меняя вместе со своими князьями литовское подданство на московское.

В жизни городов Литовской Руси важная роль принадлежала также православному духовенству. После кратковременного охлаждения великокняжеской власти к православной церкви и поддержки ею сторонников унии с Римом в начале правления Александра, уже с 1499 г. возобновилась покровительственная политика по отношению к восточной церкви [1083], а первая половина XVI в., как уже говорилось выше, вообще была одним из наиболее благоприятных для нее периодов. Поэтому вполне естественно было бы ожидать лояльности духовенства к господарской власти. К тому же верхушка православной церкви в Великом княжестве (митрополит и епископы) находились в зависимости от великого князя: иерархи получали от господаря привилеи на церковный сан, а также земельные пожалования и гарантии имущественных, судебных и иных прав [1084].