Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

К тому же кн. Дмитрий Воротынский 12 марта 1488 г. получил от короля в держание г. Козельск, по случаю чего князь дал присяжную запись о верности Казимиру и Великому княжеству Литовскому[380]. Вероятно, эта запись повторяла присягу его отца кн. Федора Львовича, который также в феврале 1448 г. получил этот город в наместничество от литовского господаря[381]. И вот теперь, в конце 1489 г., Дмитрий Федорович Воротынский бил челом Ивану III «в службу со всею своею отчиною» и с захваченной им «долницею» своего брата Семена, «и казну всю князя Семенову собе взял, и бояр всих и слуг княжих Семеновых поймал и к присязе их сильно привел, велел им собе служити»[382]. Кроме того, кн. Дмитрий захватил ряд городов и волостей у подданных короля и посадил там своих наместников: городки Серенск и Бышковичи, волости Лычино и Недоходов[383]; г. Козельск также оказался под властью Ивана III[384]. Брат же кн. Дмитрия, Семен Федорович Воротынский, сохранял верность Казимиру до смерти короля.

Наконец, в начале 1492 г. кн. Иван Васильевич Белевский, служивший Ивану III, неожиданно напал на вотчину своих братьев, оставшихся верными королю, «и брата его князя Василия поймав, и крестному целованию сильно привел… а князя Андрееву Васильевичя отчину… за себе взял и бояр его и слуг и чорных людей поймал и крестному целованью привел»[385]. Так шла эта, по выражению А. А. Зимина, «странная война»[386], во время которой Иван III, формально не расторгая мира с королем и почти не прибегая к собственной военной силе, с помощью самих «украинных» князей распространил свою власть на многие порубежные территории. Чем же была вызвана серия «отъездов» верховских князей к московскому государю в конце 80-х гг. — «отъездов», радикально изменивших ситуацию на русско-литовской границе?

Несомненно, здесь сказался рост могущества Москвы, ее влияния в Восточной Европе после окончательного присоединения Великого Новгорода и Твери, победы над Ахматом. Спор с Литвой из-за порубежных территорий был решен теперь в пользу Московского государства: в частности, в 80-х гг. король уже не получал дани со Ржевских волостей, а его наместники были изгнаны оттуда[387]. Международная обстановка также благоприятствовала Москве: с юга владениям Казимира угрожали турки; Ивану III удалось создать антиягеллонскую коалицию из Венгрии, Молдавии, Крыма[388]; 1 сентября 1482 г. союзник Ивана III крымский хан Менгли-Гирей сжег Киев[389]. В этой связи переход части «украинных» княжат к более могущественному государю выглядит вполне естественным, тем более что до 1494 г. в отношениях между Москвой и Литвой не существовало запрета принимать к себе служилых князей.

Нельзя, однако, сводить все дело к возросшему давлению Москвы на пограничные с Литвой земли, как это делают некоторые историки[390]. Многое зависело от самих «украинных» князей. Так, кн. Семен Одоевский перешел на московскую службу еще в начале 70-х гг. (если не раньше), когда Москва не обладала еще перевесом на границе с Литвой. И в 80-х гг. эти переходы оставались добровольными; несмотря на постоянные нападения московских «слуг», часть князей продолжала служить Литве, в то время как их братья уже служили Ивану III.

Если присмотреться к составу князей, «отъехавших» к московскому государю до 1492 г. (когда началась открытая русско-литовская война), можно заметить, что все они (без исключения!) принадлежали к разным ветвям одного и того же княжеского рода — Новосильских. Едва ли это случайное совпадение: в первой главе было показано, что именно Новосильские (Одоевские, Воротынские, Белевские) имели наиболее высокий статус среди верховских князей и пользовались значительной внутри- и внешнеполитической самостоятельностью. Напрасно некоторые исследователи называли «отъезды» Ивана и Дмитрия Воротынских «изменой»[391] — на ошибочность такой оценки их поведения указал уже С. Кучиньский: поскольку названные князья служили господарю на основе докончаний, в случае нарушения последним своих обязательств они могли «отъехать» от великого князя, не совершая при этом измены[392]. Действительно, хотя Казимир протестовал против приема Иваном III Ивана Белевского, Ивана и Дмитрия Воротынских (примечательно, что о детях Семена Одоевского здесь нет речи: возможно, как мы предположили выше, потому, что с их отцом у короля не было договора), обвинял их в нарушении докончаний, но при этом ни разу не назвал этих «отъезчиков» изменниками[393]. Между тем, как мы увидим, по отношению к более мелким княжатам (Мезецким, Вяземским и др.) литовский господарь в подобных случаях охотно использовал эпитет «зрадца» (изменник).