Пограничный легион (сборник)

На каком-то повороте одна из вьючных лошадей, похоже, непривычная к ноше, в первый раз оказалась целиком в поле зрения Джоун, и та вдруг увидела, что она напоминает ей какую-то другую, хорошо знакомую лошадь. Конечно, не лошадь Келлза, не лошадь Билла — их Джоун почти и не видела. Ей сразу бросилось в глаза, что это явно не вьючное животное: груз ей мешал, она не знала, как с ним надо идти. Джоун стала присматриваться, и вдруг ее словно громом поразило — лошадь-то больше всего похожа на жеребца Робертса! У нее перехватило дыханье, снова поднялся холодный липкий страх. Она закрыла глаза и попыталась представить себе ту лошадь: белая левая передняя нога, старое треугольное клеймо, лохматая челка; и особая примета — светлая полоска поперек морды. Не успела Джоун припомнить что-либо еще, как поняла, что сейчас, сию минуту, все это найдет у идущего впереди жеребца. Она боялась открыть глаза. Потом заставила себя. Ей показалось, что три приметы совпадают, и она все еще надеялась, что ошибается. Но тут лошадь, осторожно выбирая дорогу, обратилась к ней мордой. На темной шерсти явственно проступала светлая поперечная полоска! Джоун сразу ее признала. Значит, Робертс вовсе не едет сейчас домой.

Келлз лгал. Келлз его убил. Такое простое и страшное свидетельство! Оправдались самые мрачные предчувствия Робертса. У Джоун закружилась голова, к горлу поднялась тошнота. Она покачнулась, но все же последним усилием воли заставила себя удержаться в седле. Она сражалась со своим страхом, как с диким зверем. Вцепившись обеими руками в луку седла, закрыв глаза, она предоставила своей лошадке выбирать дорогу, а сама изо всех сил старалась не поддаться панике от ужасного открытия, не позволить ей окончательно раздавить себя. Пока Джоун боролась с тошнотворной слабостью, ум ее успел вникнуть в ситуацию, как та ей теперь виделась. Она поняла Келлза, догадалась о собственной плачевной участи. Как это получилось, она не знала, только никаких сомнений у нее больше не было. Была реальность, ясная, беспощадная, неотвратимая.

Зачем ему понадобилось обманывать ее, как ребенка? Все разговоры о выкупе были сплошным враньем. Как и утверждение, будто бы он расстался с Биллом и Холлоуэйем из-за того, что не хотел делить с ними выкуп. Сама мысль об этом пресловутом золоте казалась теперь просто смехотворной. С самой первой минуты Келлз хотел только ее; пытался заставить Робертса ее бросить, а когда это не удалось — убил его; потом избавился и от своих двух сообщников — теперь-то Джоун понимала, что тогда действительно слышала выстрелы. Замысел Келлза, выношенный в глубине его темной души, стал, наконец, вырисовываться. Джоун ясно видела свою судьбу, жалкую, горше судьбы рабыни, горше смертных мук — самую страшную судьбу, что может выпасть на долю женщины.

Ее снова потрясла реальность всего случившегося: ведь все это происходит на самом деле, как бывало в тех историях, которым она не верила! И ей самой, и ее родным и друзьям казалось, что в далеком горном поселке они жили в полной безопасности, вполне счастливо, трудились, верили в добро и не придавали значения слухам о таких вот вещах. А теперь это произошло с ней самой.

Случавшиеся иногда нападения на почтовые кареты, убийства и ограбления одиноких старателей, драки в салунах и стычки на дорогах, безуспешные погони на границе за бандитами, неуловимыми, как арабы, скорыми, как апачи, — были достаточно ужасны, о худшем никто не хотел и думать. Реальность похищения и того, что за ним должно последовать, подействовало на ум и волю Джоун, как грубый удар острых шпор. Раз она жива, — а в свете того, что она узнала о Келлзе и ему подобных, это казалось ей почти невероятным, — ей надо собраться и встретить его во всеоружии женских кошачьих хитростей, коварства и дьявольской ловкости! Она обязана победить его, одолеть любым способом, убить — или погибнуть.

Она не из тех, кого какой-то головорез может затащить в горное логово и сделать своей игрушкой. Страх и ужас добрались до глубины ее души и отомкнули там силы, о которых она и не подозревала: ее рутинный жизненный уклад оставлял их невостребованными. Она больше ничего не боялась. Она не слабее этого человека. Теперь она женщина, а не беспечная юная девица, которая смутно грезила то о делах давно минувших дней, когда ее самой еще не было на свете, то о немыслимых приключениях, ожидавших ее в будущем. Она познала ярость и ненависть, оскорбленная женская гордость воспламенила ее дух.

Глава IV

До самого конца каньона Джоун старательно не давала Келлзу случая поймать ее взгляд — пока у нее не появилась полная уверенность, что глаза больше не выдадут ее, что Келлз не догадается о происшедшей в ней перемене.