Пограничный легион (сборник)

Оба отряда решили двигаться вдоль притока по направлению к слиянию его с Бразосом. По мере того как количество бизонов увеличивалось, они встречали и все большее число охотников. В начале мая подошли к окрестности, где находилось главное стадо и густо расположились охотничьи лагери. Среди охотников теперь было немало воров и грабителей, поэтому лагери приходилось охранять — всегда оставлять одного или двух человек на страже. Тому и Черри часто приходилось по целым дням оставаться в лагере. Это было приятным разнообразием в жизни, хотя работы всегда было много. Их лагери были расположены как раз в том месте, где Бразос пересекала старинная испанская дорога на Стэкед Плэнс, по которой непрерывным потоком двигались охотничьи повозки. И редко выдавался день, когда никто из путешественников не останавливался хотя бы на час около их лагерей.

Однажды проездом в форт Уорс на дороге остановился старый знакомый Тома.

— Робертс! — радостно воскликнул Том.

— Я только что из форта Силла, — сказал Робертс, тоже обрадованный. — И у меня есть новости для вас. Помните Ниггера Хорса, вождя команчей, с которым мы сражались?

— Вряд ли я когда-нибудь его забуду! — ответил Том.

— Ну, так команчи, оставшиеся в живых, понемногу стали являться в форт Силли и сдаваться. И от них мы узнали, что солдаты выдержали долгий бой с Ниггером Хорсом и какой-то сержант убил старого вождя и его жену.

— А слыхали вы что-нибудь о ружье Хэднолла?

— Слыхал. Вы, вероятно, помните, что у Хэднолла было замечательное ружье. Как раз такое, о каком мечтал каждый краснокожий. Интересно, что обладание этим ружьем оказалось роковым для всех индейцев, которые им владели. Первым получил его сын Ниггера Хорса. Это он повел на нас атаку, попал под наш огонь и был убит. Затем оно перешло к индейцу по имени Пять Перьев, который тоже был убит нами. И после этого каждый краснокожий, к которому попадало ружье Хэднолла, погибал. В конце концов они перестали стрелять из него, считая, что оно приносит несчастье. А дело-то было просто в том, что владевшие ружьем Хэднолла становились безрассудно смелым и лезли прямо под наш огонь…

Глава XVII

Середина июля застала Тома Доона и Пилчэка далеко в низовьях Бразоса, в самой гуще бойни. На расстоянии тридцати миль охотники день за днем истребляли последнее огромное стадо бизонов. Стояла невыносимая жара. Однако ранним утром охота была сравнительно легкой. Напряженно работая более двух месяцев, Том Доон, Пилчэк и Джонс убили три тысячи девятьсот двадцать бизонов и потеряли совсем небольшой процент шкур. Им теперь не надо было отвозить шкуры в город: они продавали их на месте.

Вокруг был настоящий ад. Том не мог проехать нескольких шагов, чтобы не натолкнуться на кучу костей, прогнившую тушу или труп только что ободранного бизона. Бывали дни, когда сотни ободранных, окровавленных туш валялись ка протяжении многих миль. Хищные птицы носились над ними густыми стаями, а запах разложения был невыносим. Прерия как будто превратилась в какой-то чудовищный мясной рынок, а охотники — в мясников. И все это неизбежно отразилось на их душевном состоянии. Целыми днями треск ружейных выстрелов наполнял раскаленный воздух. Ради наживы все отряды работали день и ночь: носились верхом за бизонами, стреляли, сдирали шкуры, растягивали их — как будто жизнь каждого охотника зависела от этой непрерывной охоты. Это была настоящая бойня.

Том Доон теперь снова испытывал то мучительное чувство, против которого одно время боролся, — самообличения и осознания того, что эта бойня окончательно унизит и обесчестит его как человека, если он немедленно все не бросит. Когда-то у него был чудесный повод отказаться от охоты — желание Милли Фэйр. Иногда взгляд ее темных глаз еще преследовал его. Если бы она так неожиданно не пропала, он уже давно покончил бы с этим кровавым развлечением. Любовь к Милли продолжала жить в нем и спасала от окончательного падения в этих суровых и жестоких условиях жизни.

* * *

Наступил август. Бизоны сгрудились в одно колоссальное стадо. Пришла пора случки. И самцы, и самки, покорные чудесному инстинкту, стали более медлительными и менее осторожными, не обращали внимания на человеческий запах, приносимый ветром. От стада доносились глухие и рокочущие звуки. Это было мычание самцов. Со дня на день эти звуки становились все громче и сильнее. Их было слышно уже за несколько миль. Постепенно все больше и больше бизонов присоединялось к этому мычанию, и оно стало непрерывным, заглушающим грохот стрельбы и не прекращающимся ни днем, ни ночью.