Пограничный легион (сборник)

Джоун не шелохнулась. Она сидела, глядя на дверь, за которой скрылся Келлз, и прислушивалась к тяжелым, все убыстряющимся ударам сердца. Как же так? Она говорила с Келлзом прямо, без обиняков. Почему же он по-своему истолковал ее последние слова, придал им смысл, которого в них не было? А может быть, воспользоваться этим, пустить в ход свои женские качества, взбунтоваться — бороться, ненавидеть? Надо научиться хитрить, изворачиваться, притворяться, без зазрения совести давать ему понять, что он может надеяться на взаимность. И если он поверит, он будет у нее в руках. В этом-то она была уверена. Незачем выходить за него замуж, незачем жертвовать собой. Тут Джоун с удивлением отметила, что на мгновение допустила даже такую возможность. Но что-то ей говорило, что это — совсем другая жизнь, не похожая на прежнюю, что на карту поставлены все привычные ценности. В ее положении можно не только оправдать, но и поверить в справедливость любой лжи, любого обмана. А вот удастся ли ей так все рассчитать, чтобы этот бандит ее не раскусил? Самое большее, на что она осмелилась бы намекнуть, — это, что когда-нибудь в отдаленном будущем она, может быть, сумеет его полюбить. Возможно, это сработает — если ей удастся призвать на помощь все, что в ней есть обольстительного. Только вот как на это решиться? Вдруг она попробует, а у нее ничего не получится? Тогда Келлз проникнется к ней презрением, тогда она конченый человек. Так Джоун металась между надеждой и сомнением. Все врожденные и воспитанные у нее представления о чести и порядочности с негодованием отвергали такую противную женской натуре ложь; все, чему научил ее опыт последних кошмарных недель, требовало принять игру и, призвав на помощь свойственную женской натуре двуличность, постараться превзойти Келлза в подлости, одолеть его с помощью его же оружия.

Пока Джоун на все лады прикидывала, как ей лучше поступить, солнце зашло, наступили сумерки, а за ними в хижину пришла темнота. Из большой комнаты внизу доносились низкие голоса мужчин, то тихие, то громкие. Занятая своими мыслями, Джоун не обращала на них внимания, пока вдруг явственно не расслышала имя Джима Клива. При звуке его она затрепетала и, забыв обо всем на свете, бросилась к двери, в темноте едва не растянувшись на полу. Дрожащей рукой сдвинула она в сторону занавеску.

В большой комнате было светло — горели очаг и несколько фонарей. В воздухе плавали полупрозрачные клубы голубоватого табачного дыма. Сквозь дым виднелись люди. Их было много, они сидели и стояли вокруг Келлза, лицо которого было ярко освещено. Разговоры смолкли, темные лица мужчин обратились к наружной двери — все чего-то ждали.

— Пусть он войдет, Бейт, — сказал Келлз, — посмотрим, что он такое.

В проеме появился Бейт Вуд. Расталкивая толпу, он шел к Келлзу, положив руку на плечо высокого, худого, гибкого, как кошка, парня. Когда на них упал свет, Джоун вздрогнула, словно ей в спину всадили нож.

Парень, которого привел Вуд, был Джим Клив, только совсем ей не знакомый.

— Рад познакомиться с тобой, Клив, — приветствовал его Келлз, протягивая руку.

— Спасибо. Я тоже, — ответил Клив и пожал Келлзу руку. Голос его прозвучал безразлично и сухо. Джоун его не узнала. Неужели это на самом деле Джим Клив? Судя по живому интересу Келлза и напряженному молчанию его людей, встреча с Кливом была для них событием немаловажным. А для бледного, с трагическими глазами Джима Клива она, похоже, не значила ничего. Джоун смотрела и смотрела на него в полном недоумении.

В памяти у нее остался совсем другой Джим Клив — крепкий, широкоплечий, румяный парень, мальчишка-переросток с добродушной ленивой усмешкой на круглом лице и всегда немного сонными глазами. Признать его в стоявшем посреди комнаты сильном, стройному мускулистом мужчине было совершенно невозможно. Джоун быстро оглядела его с ног до головы, с содроганием скользнула по двум тяжелым револьверам и впилась глазами в лицо. У того, прежнего Джима Клива было простое, круглое лицо; ничто в нем не говорило ни о душевной силе, ни о пылкости. А сейчас перед ней стоял настоящий красавец, хотя в красоте его было что-то трагическое. Он был так же бледен, как Келлз, только бледностью чистой, без теней, без следов загара. На губах застыла горькая безразличная усмешка. Глаза смотрели прямо перед собой, острый, напряженный взгляд был мрачен. Под глазами лежали синие тени, от чего взгляд казался еще глубже, таинственнее. Это трагическое мужественное лицо перевернуло Джоун всю душу. Значит, она опоздала. Ей уже не вернуть ему. счастье. Но даст Бог, удастся спасти его честь и душу.

Пока Джоун стояла, пожирая Джима глазами, он и Келлз обменялись еще несколькими словами, но Джоун их не разобрала. И Келлз, и его люди держались явно дружественно. Они окружили Клива, слышались шутки и смех. Потом его повели к столу, где уже шла игра.