Погребенные

— Я рад, что заставил мать понервничать. И отца тоже. Но мать я ненавижу, она просто старая кошелка, настоящая сука! Из-за нее я попал сюда.

— Нехорошо так говорить о матери, — Рон никак не мог избавиться от озноба. Малый оказался крепким орешком, даже глазом не моргнул. — И вот еще что, парень. На твоей совести три смерти.

— Это как? — голос даже не изменился, все то же чертовское спокойствие.

— А так, — Томас яростно ткнул в ту сторону, откуда пришел, — что кровля шахты обвалилась. Мы искали тебя вчетвером. Двоих завалило. Третий тяжело ранен и, может быть, уже умер. Теперь ты понял, бля?

— Я же не виноват, что ваша кровля обвалилась, — слегка улыбнувшись, подросток повел широкими плечами. — Мне плевать.

— Ты мудила, если б мы не полезли тебя искать, то не оказались бы под ней. Ты их убил!

— Будь по-вашему, — улыбка расплылась еще шире.

Зарычав от ярости, Рон Томас шагнул вперед, замахнувшись фонарем в резиновом футляре, как дубинкой. Белый кружок света заплясал на мокрых сводах туннеля. На несколько секунд парень пропал в темноте. Но что-то удержало гида: невидимая преграда, словно леденящее силовое поле, мешала двинуться. Ярость сменилась испугом, он опустил фонарь и направил его на парня. Дэвид Уомбурн по-прежнему невозмутимо улыбался во весь рот.

В тягостном молчании они уставились друг на друга. Наконец Рон Томас не выдержал и первым отвел глаза, его стала бить дрожь. Что-то не то было в этом мальчишке. Но нельзя выдавать испуг. Хочешь не хочешь, надо с ним разговаривать.

— Мы не можем идти назад, — Томас пытался унять дрожь в голосе, — проход завален. А что там, откуда ты идешь?

— О, оттуда мы запросто выйдем.

Бог ты мой, этот ублюдок всю дорогу знал, где выход, — и расхаживает тут, как на воскресной прогулке!

— Тогда, парень, давай выбираться поскорей. — Только не показывать раздражения, а то с такого станется ради смеха водить по кругу, если разобидится. Доверять ему нельзя.

— Ладно, но вы идите вперед, мистер, у вас фонарь. Впрочем, можете дать его мне.

Ни хрена я не отдам свой фонарь такому типу, как ты, пока жив. Вдруг тебе захочется смыться вместе с ним.

— Кстати, как тебе удалось найти дорогу в темноте? — Пауза. Может, не стоило спрашивать?

— Очень просто. В этих коридорах чувствуешь, куда идешь. Ну, ладно, мистер, ступайте вперед, а я за вами.

Рон Томас шагнул с опаской, боясь наткнуться на странную преграду, но ее не было. Он пошел, время от времени поводя фонарем, чтобы убедиться, на месте ли мальчик. Тот шел за ним. Но Рон не мог вспомнить такого, чтобы мальчишка ступил в сторону, пропуская его вперед. Будто они вмиг поменялись местами, и все! Мурашки вновь расползлись по телу, а к ним добавилось неприятное ощущение, будто мошонка сморщивается и усыхает, грозя исчезнуть. Мальчишка смотрел все с той же сосущей улыбкой, но глаза у него прояснились, в них поблескивало что-то, совсем уже не понравившееся гиду. Господи Иисусе, ну и страху же — чувствовать такого типа за спиной в кромешной темноте!

Они все шли и шли. Выработка то изгибалась, то выпрямлялась и, судя по всему, забирала вправо. Томас забеспокоился, оглянулся через плечо: "Ты уверен, малый, что не сбился с пути? Мы, сдается, идем в глубину горы!"

— Все в порядке, не беспокойтесь. Идите.

— Ну, надеюсь, ты не заплутал…

Сквозь шум их шагов откуда-то спереди донесся звук, вроде журчания далекого ручья. Подземные воды? Томас замедлил шаг и остановился, вслушиваясь. Господи, это были голоса!

— В чем дело, мистер?

— Я что-то слышу… как будто люди шепчутся.

— Наверно, так оно и есть, — Дэвид Уомбурн по-прежнему усмехался, но не подходил ближе, словно умышленно держась на расстоянии.

— Что ты этим хочешь сказать? Тут ведь больше никого нет.

— Ну почему же. Там мои друзья.

Рон Томас невольно отшатнулся, сердце стиснуло.

— Ты не заговаривайся!

— Это правда. Вы их скоро увидите. Они вам очень обрадуются.

— Не желаю я их видеть! Знать вас не хочу, никого: ты на меня тоску наводишь. Я хочу только одного — убраться отсюда поскорей и подальше.

Голоса раздались громче. В их хоре выделялся дискант — печальный, скорбно молящий, его нельзя было не заметить. Кто бы они ни были, они желали быть услышанными.

У Томаса вырвался вопль: "Ты рехнулся! Вы все тут спятили!"

— Идите, мистер, там разберетесь. Идите дальше. Здесь мы не можем оставаться, а назад нельзя, вы сами сказали.

Рон Томас шагнул вперед. Ноги не слушались, будто старались его удержать. В уме вертелась тьма вопросов, задать которые язык не поворачивался: что тут делают твои приятели? Почему они так странно поют? Или плачут? Я не хочу к ним. Ты что, не понимаешь, не желаю я их видеть, чтоб они сдохли!

— Они там, внизу. Видите?

Рон Томас невольно отступил — и тут же луч его фонаря упал в зияющий провал: проходка обрывалась в пропасть. Свет не доставал до дна; стены, видимо, были отвесные, тьма уходила в бесконечность.

— Дурак паршивый, я же мог упасть! Ты точно спятил, тут нет дороги. Ты сидишь в ловушке за обвалом, как и я. А говорил, что знаешь выход!