Я искала в интернете психиатрические больницы поблизости, пока доктор Робинс вёз нас домой. Мама так разошлась в попытке охомутать его, что не заметила, как на заднем сидении я свернулась калачиком и заплакала.
Впрочем, я не чувствовала стыда за эту слабость и слёзы. Наоборот, я испытывала благодарность по отношению к собственной трусливости, искренне веря, что без неё уже давно бы умерла.
– Господи, Чарли, я тоже ходила на тот концерт! Jorney, Нью-Йорк, восемьдесят пятый! – Мама принялась напевать «Don’t Stop Believin».
Я вытерла слёзы и просунула голову между передними сидениями, намереваясь предотвратить пытку её пением.
– Меня сейчас вырвет, – поделилась я.
«Робинс номер один» снисходительно улыбнулся. Он водил как старый дед: не отвлекался от дороги и плёлся позади всех со скоростью сорок километров в час. Хотелось сесть за руль и показать ему, как надо и принято в Париже, но теперь я боялась даже водить. Что будет, если шизофрения обострится прямо за рулём? Правильно, омлет из меня, мамы и папы «Робинса номер два».
– Может, тебе нужна таблетка от несварения? – цокнула языком мама.
– Меня вырвет от твоего пения и этой песни, выкованной на адской наковальне, чтобы мучить грешников.
Мама подтолкнула меня ладонью в лоб, возвращая туда, откуда я вылезла. Я потёрла место, на котором отпечаталась её рука, и проворчала:
– Мать называется.
– Ты ещё не видела, какая я мать! Увидишь, когда приедем домой, – злобно зыркнув в наказание за ночное рандеву, прошипела она.
– Агата. – Меня и вправду едва не вырвало от того, с какой приторной нежностью её имя прозвучало из уст Робинса. Неужели их настолько сблизила одна ночь в больнице у смертного одра Алекса? – Ну что ты, в самом деле. Ничего страшного в том, что Аника приехала позже. С Александром всё в порядке.
Она ответила ему робкой, почти покорной улыбкой.
– То-то же. И вообще, мне двадцать пять лет. Я не обязана предупреждать тебя о том, где и с кем нахожусь. – Я порывалась показать ей язык, но сдержалась. Следовало придерживаться только что выдвинутой теории о том, что я уже, между прочим, лет семь как взрослая.
В конечном итоге нам удалось прийти к компромиссу. Мама перестала петь, а я – мешать им. Все съели историю о том, что Алекс просто поскользнулся и упал. Вопросы ко мне отпали сами собой.
Я бездумно провожала взглядом сумерки за окном, когда телефон в руке завибрировал. Пришлось проморгаться, чтобы поверить в реальность происходящего. На экране высветилось сообщение от абонента, подписанного «мистер Эттвуд». На кой чёрт он добавил свой номер телефона в мои контакты? Нет, не так. Как он взломал суперсложный пароль, состоящий из цифр года моего рождения?!
От возмущения у меня отвисла нижняя челюсть.
Стёрла.
Тоже стёрла. В результате написала краткое, но содержательное
Но я обломалась. Трижды. Ни в одной социальной сети не нашлось никакого Габриэля Эттвуда. Даже старый добрый гугл не помог, как будто в мире существовал только один, ещё нигде не засветившийся Эттвуд.
Другое дело я! Первая ссылка по запросу с моим именем выводила на скандальную статью трёхлетней давности.
Я так громко фыркнула, что пришлось рукавом куртки собирать слюни с подбородка.
Добавила свой адрес и спрятала телефон в карман, подбирая в голове очередную порцию колкостей. К завтрашнему утру требовалось заиметь целое пособие по тому, как разговаривать с напыщенными индюками.
Тарахтелка Чарли Робинса доставила нас к самому подъезду за рекордные два часа, хотя навигатор рассчитал, что среднее время в пути от центра до Обервилье составляет не больше пятидесяти минут. Чарли умудрился остановиться на каждом светофоре и словно намеренно сворачивал именно туда, где собирались пробки.
Пока мама прощалась с Робинсом, я не стала терять времени и, на ходу стягивая обувь и юбку, рванула в ванную комнату, чтобы поскорее отмыться от последних липких и грязных событий.