Погребенные тайны

Кто-то сунул мне связку торцовых ключей. Я нашел подходящий, вставил в отверстие в торце гроба и повернул против часовой стрелки раза четыре или пять, чтобы крышка открылась. Резиновая прокладка сбилась в тех местах, где стальной гроб уже просел под тяжестью десяти футов земли, но я все же сумел приподнять крышку. Оттуда потянуло ужасной вонью, как из канализации.

Алекса лежала в собственных испражнениях — или в нескольких дюймах над ними. Смотрела прямо перед собой, но не видела меня. Волосы у нее были всклокочены, лицо белое, как мел, глаза глубоко запали. На ней был синий больничный халат, весь залитый рвотой.

Она еще не поняла, что ее освободили.

Я наклонился к ней, поцеловал в лоб и сказал:

— Привет.

Она смотрела прямо на меня. Я улыбнулся ей, и она заплакала.

Это было, наверное, последнее, что я запомнил.

12

Ненавижу больницы.

Увы, мне все же пришлось провести пару дней в больнице «Бет Исраэль» в Бостоне, куда мои друзья из ФБР любезно доставили меня на вертолете из Нью-Хэмпшира. Врач сказал, что у меня напряженный пневмотракс в результате тупой травмы. Назначил кучу рентгеновских снимков, вставил мне плевральную дренажную трубку, промыл и забинтовал рану на ноге и сделал укол против столбняка. Через три дня меня выпустили.

Диана ждала меня, чтобы отвезти домой.

— Я хочу повидать Алексу. Она еще в больнице?

— Да нет, она выписалась гораздо быстрее тебя. Ее лечили от обезвоживания. Проверили, с ней все хорошо.

— Сомневаюсь. Она дома?

— Да. В Манчестере. Не знаю уж, рада она этому или нет. — По дороге на Массачусетс-авеню Диана спросила: — Хочешь, приготовлю тебе ужин сегодня? Отпразднуем.

— Замечательно. А что празднуем?

Она поджала губы.

— Например, то, что ты спас этой девушке жизнь?

— Там целая команда работала…

— Опять ты за свое. За всеми признаешь заслуги, кроме самого себя. Со мной можно без этого.

Я был так вымотан, что не стал спорить.

— Давай устроим ужин у меня, — сказала она. — Не хочу быть первым человеком, который включил твою плиту.

Волны с громким плеском бились о камни внизу, ветер завывал. Небо, мрачно-серое, казалось тяжелым. В будке охранника никого не было. Я оставил машину на круговой дорожке, поднялся на крыльцо и позвонил. Через минуту дверь открылась.

— Никеле, — сказал Маркус и улыбнулся, но улыбка была невеселая. Вид у него был усталый и подавленный.

Я прошел за ним в гостиную.

— Так и не заговорила? — спросил я.

Маркус тяжело вздохнул и опустился в кресло.

— Она и из комнаты почти не выходит. Все спит да спит.

— После такого ей надо бы с кем-то поговорить.

— Знаю, Ник. Знаю. Может быть, потом захочет. Тебя она, кажется, всегда слушала. Ты-то как, Никеле, лучше?

— Совершенно здоров, — сказал я. — А вы все правильно делаете.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Встречаетесь с ФБР.

— А-а. Ну, это только потому, что Шеки пообещал мне сделку.

— Отдайте Гордону Снайдеру то, что ему нужно, — сказал я, — и ФБР будет на вашей стороне. Они могут оказать серьезное давление на прокуратуру.

— Но что это значит? Меня посадят в тюрьму?

— Может быть, удастся открутиться, — сказал я. — Зависит от того, что вы можете им предложить. О «Меркурии» придется рассказать.

— Шеки говорит, мне не о чем беспокоиться, если я буду делать так, как он скажет.

— До сих пор вам это сильно помогло? — спросил я.

Он растерялся и долго не мог найти слов.

Наконец я прервал молчание:

— А где Белинда?

— Из-за нее-то я и просил тебя приехать, — сказал Маркус. — Она сбежала.

Он протянул мне светло-голубую карточку с подписью вверху: «Белинда Маркус». На ней было написано:

Милый!

Я считаю, так будет лучше. Когда-нибудь потом поговорим.

Я очень рада, что Алекса вернулась домой.

Я тебя очень любила.

Белинда

— Она сказала, что хочет встретиться с подругой в городе, а утром я нашел вот это. Что это значит?

Это значило — ее предупредили, что ФБР уже подбирается к ней. Хотя, честно говоря, доказать причастность Анны Афанасьевой к какому-то серьезному преступлению было бы нелегко.

— Иногда только в трудное время и увидишь, каков человек на самом деле.

Маркус покачал головой.

— Ник, мне нужно, чтобы ты ее нашел.

— Не думаю, что она хочет, чтобы ее нашли.

— Что ты хочешь этим сказать? Она моя жена. Она меня любит!

— Наверное, ваши деньги любила сильнее.

— Она уже несколько месяцев знала, что я банкрот. Это ничего не изменило.

— Ну, Маркус, банкрот ведь банкроту рознь, правда?

Долгая пауза.

Затем он отвернулся.

— Бросьте, Маршалл. Неужели вы правда думаете, что можно спрятать сорок пять миллионов долларов в офшоре и никто об этом не узнает? В наше время это не так просто.

Маркус покраснел.

— Ну, ладно, есть небольшая заначка, — сказал он. — Деньги, которые я не собирался трогать. Деньги, которые мне понадобятся, если я когда-нибудь вернусь в игру. — Тон у него был обиженный, даже раздраженный. — Слушай, я не собираюсь извиняться за то, что у меня есть деньги.

— Извиняться? За что же вам извиняться?

— Вот именно. — Он не заметил моей иронии.