Погребённые заживо

— Просто назови нам их имена, — сказала Китсон. — Назови, и мы прекратим это хамство.

— Дело в том, что я в определенной степени даже могу тебя понять, — продолжал Торн. — Можно назвать эти преступления «безнравственными» или «злонамеренными», или как там еще захочешь, но обычно все, в конечном счете, упирается в обычную невоспитанность. И никто из нас от этого не застрахован, согласен? Хотя, конечно, существует некая шкала, — он пальцем провел линию вдоль крышки стола. — Я считаю себя толерантным — разумеется, так оно и есть. Большинство из нас считает себя терпимыми. Но время от времени меня посещают мысли, которые я не решился бы высказать вслух. Не знаю, откуда что берется, как туда попадает, но я бы солгал, если бы сказал, что я даже в мыслях всегда сдержан. Сам я никогда не опушусь до такого поведения и считаю людей, которые совершают подобные преступления, негодяями, хулиганами и так далее… Но я знаю, почему это происходит. Я понимаю, что они просто менее воспитанны, чем я.

Он несколько секунд помолчал, наблюдая, как вспыхивают красные цифры на электронных часах над дверью.

«43…44…45…»

— То же, что произошло с Амином Латифом, несколько иное дело. — Торн покачал головой. — Тут должно быть что-то другое. Я даже не уверен, что хочу понимать, почему так можно было поступить. Начало потасовки не трудно представить, я как раз об этом только что рассказывал. Это невежество, попытка почувствовать себя лучше — просто и ясно. Амин с приятелем стояли на автобусной остановке и не прятали глаза, когда ты со своими приятелями попытались заставить их отступить. Может, они что-то сказали — поэтому вы их ударили, верно? По крайней мере, Амина ударили, потому что его другу удалось убежать. В итоге осталось трое против одного. Неплохие шансы для таких крепких мужчин, как ты и твои приятели, да?

Фаррелл, балансируя на стуле, наклонился вперед. Он что-то прошептал. Его руки были сжаты в кулаки и прижаты к бокам.

Китсон наклонилась, пытаясь поймать взгляд Фаррелла.

— Просто имена, Адриан. И покончим с этим!

— Ты уже не девственник, не так ли? — Еще один риторический вопрос. Торн тут же продолжил: — Господи! Уверен, что нет. В твои-то семнадцать! Тебе известно, что такое секс? В идеале это, конечно, любовь. Однако будем до конца честными — в большинстве случаев это вожделение, и только. Иногда привычка, дурман, тоска… Но то, что произошло с Амином Латифом, не подпадает ни под одно из этих определений, разве нет?

«36…37…38…»

— Давай на минуту представим, что тебя не было той дождливой ночью на той автобусной остановке. Я расскажу тебе, что там произошло, что нам доподлинно известно из показаний Набиль-хана и на основании других улик. Я расскажу тебе, а ты ответишь мне: имеем ли мы хоть малейшее преставление о том, что произошло? По рукам? Слушай, дело сделано, вот что странно. Азиатская скотина полуживая лежит в грязи — так почему бы всем троим просто не уйти, верно? Может, один или двое уже и готовы идти, но здесь не они командуют парадом, а у «командира» другие планы. Он хочет преподать наглой сволочи настоящий урок. Поэтому он втягивает его на тротуар и переворачивает на живот. Расстегивает ремень Амина Латифа и стаскивает с него джинсы. Ты внимательно следишь за моим рассказом?

Фаррелл начинает дышать глубже, тяжелее…

— Потом спускает свои штаны, трусы. К этому моменту, думаю, его товарищи уже отошли подальше. Они не хотят иметь с этим ничего общего. Возможно, они кричат ему, чтобы он бросил свою затею, что он грязный извращенец, но ему самому к тому времени уже на все наплевать. Он больше не может думать ни о чем другом. Его уже понесло: вот он достает свой крошечный член… Вот становится на колени…

— Уж глупее ты ничего не мог придумать… — добавила Китсон. — Пытаясь вставить его Амину Латифу.

— Если мы арестуем Дамьена Герберта и Майкла Нельсона и окажется, что они — те, кого мы ищем, они подумают, что сдал их ты, не иначе.

«12…13…14»

— Но азиатская сволочь — именно так его назвали в начале драки — оказывает сопротивление. Пока все его увечья — пара сломанных ребер. Пока еще кусок дерьма, который опустился на колени, может встать и уйти, и тогда он получит намного меньше, чем пожизненное заключение. Но он решает по-другому. И Амин Латиф делает свой выбор: он сопротивляется, отказывается оторвать свою задницу от тротуара, отказывается подчиниться этому животному, которое пытается его изнасиловать, доказать, какой он настоящий мужик. Поэтому животное в конце концов сдается. Оно поднимается на ноги и пытается взять себя в руки. И дрочит под ржание своих приятелей. Еще не успев кончить, он начинает бить ногами свою жертву в бок и по голове. И не останавливается до тех пор, пока Амин Латиф не замирает. Лежа в грязи. Весь мокрый от дождя, крови и спермы…