Погребённые заживо

— Я знаю — слышал, что в дверь позвонили, — сказал Бригсток. — Что заказывали: карри или пиццу?

Торн засмеялся:

— А ты не понял?

Минутой позже он уже доставал из холодильника две баночки свежего пива, радуясь, что разговор с Бригстоком закончился на оптимистичной ноте. Все вполне могло сложиться по-другому. В последнее время так много разговоров подходило к той опасной черте, когда Холланд, Хендрикс или кто-нибудь другой повторяли одну и ту же фразу: «Тебе надо быть очень осторожным». Торн раздражался и недвусмысленно давал им понять, что они слишком впечатлительны; друзья же смотрели на него так, словно он лишь подтвердил их опасения.

— Может, пообедаем на улице? — предложил Торн.

Хендрикс только-только подцепил кусочек с пеперони.

— Ты шутишь? На улице еще больше похолодало. Я молод, свободен и одинок. И что мне нужно меньше всего, так это сидеть на сквозняке и ждать, пока моя черепушка не станет размером с желудь. — Он подхватил свою коробку с пиццей и пошел в гостиную.

Торн уже собирался крикнуть ему вслед, чтобы он поставил музыку, но потом передумал. Хендрикс, конечно, мог и схохмить по этому поводу, но его боль никуда бы не отступила. Какой альбом ни поставь, почти наверняка в нем попадется хотя бы одна неподходящая композиция; учитывая характер музыкальной коллекции Торна, это было немудрено. Проблема была — и ему неустанно твердили об этом все кому не лень — в самом музыкальном стиле кантри: слишком много песен о мертвых собаках и потерянной любви.

— Включи телевизор, — прокричал он другу, отыскав выход из положения. — Посмотри, по «Скай» нет матча?

Он вышел в садик, чтобы занести назад в кухню стулья. Ночь стояла ясная, но не было никакой гарантии, что к утру не польет дождь. Он раздумывал над сказанным Бригстоку — что работа его не вдохновляет, пока не польется кровушка. Подумалось: а и вправду, сильно он огорчится, если труп (ведь многие обвиняли его в том, что он сам этого желает) все же «всплывет»? Он мог лишь молиться, чтобы тело, если уж оно появится, не оказалось телом Люка Маллена.

Он поднял голову и увидел, как, мигая огнями и гудя, пролетел самолет. Небо цвета пыльной сливы было все усеяно звездами. Он внес стулья внутрь и закрыл дверь. Хендрикс уже вовсю «болел».

Несмотря на боль в спине, скуку и мрачные мысли, настроение у Торна было отличное. По крайней мере, если сравнивать с недавним прошлым.

Все-таки приятно провести пару часиков с человеком, который — во всяком случае, сейчас — был в еще худшем положении.

Конрад

Мальчишка, вне всякого сомнения, смышленый. По правде сказать, немного зануда — да не все ли равно, если правит бал не он? Этот парнишка, скорее всего, сдал экзаменов в тысячу раз больше него самого, но сейчас это уже не имеет значения, верно? Ум мало что значит, когда у тебя на голове мешок.

Потому что здесь музыку заказывает он, Конрад.

В тот момент, когда эти слова складывались у него в уме, ему пришло в голову, как остроумно придумано: «играть на волынке» — стрелять из пистолета, «играть на баяне» — делать кому-нибудь укол наркотика.

Он всегда был высок и хорошо сложен, всегда следил за собой, но по-настоящему его никогда не уважали. По крайней мере, в юности. В те времена его финансы пели романсы, и не хватало чего-то во взгляде — чего-то такого, что заставляет людей воспринимать тебя серьезно, выдавливать улыбку и говорить: «Ладно, приятель, пусть будет по-твоему». Он хотел, чтобы хоть кто-нибудь сказал ему это — хотел еще с тех пор, когда облажался так, что не мог этого забыть. Это случилось уже несколько лет назад, но он помнил все до мельчайших подробностей. Будто смотрел фильм с самим собой в главной роли.

Задрипанный красный «Форд-Фиеста».

Коротко стриженный гомик подрезал Конрада на светофоре: перестроился в его ряд, вместо того чтобы повернуть направо, как положено по правилам. Потом, в довершение всего, когда он надавил на клаксон, этот говнюк показал ему средний палец — и был тысячу раз прав!

Поэтому он поехал вслед за ублюдком. Висел у него на хвосте, пролетев на скорости пятьдесят и даже шестьдесят миль в час по Далстону и Хакли — всю дорогу до Боу.[15] На улицах в этот утренний час были огромные лужи и очень мало машин — лишь ночные автобусы да какая-то полоумная разболтанная малолитражка-такси, двигавшаяся рывками.

«Фиеста» резко затормозила с тыльной стороны Виктории-парка. Парень вышел из машины и стал размахивать бейсбольной битой. Приближаясь к машине Конрада, он показывал все тот же неприличный жест, угрожающе вертел головой и громко вопил.

Дальше все происходит, как в замедленной съемке. Начинает звенеть в ушах. Конрад чувствует, как неистово бьется сердце под курткой фирмы «Пуффа», но, когда он вылезает из машины и встречает взгляд, о котором так долго мечтал, он вовсе не чувствует страха — наоборот, испытывает прямо-таки наслаждение.