Погребённый великан

— Пусть они и дальше в это верят, мой юный друг. Если они узнают правду о том, как ты его получил, будет в десять раз хуже.

— Но как же быть с моими двумя дядьями, которые пришли с вами, сэр? Разве они не знают правду?

— Твоим дядьям, как они ни храбрились, стало слишком дурно, чтобы войти в лагерь огров. Поэтому хранить тайну нужно только нам двоим, и, как только рана заживёт, никому уже не будет до неё дела. Держи её в чистоте и не смей расчёсывать, ни ночью, ни днём. Понятно тебе?

— Понятно, сэр.

Раньше, когда они все карабкались вверх по склону и Эдвину пришлось остановиться, чтобы подождать стариков-бриттов, он попытался вспомнить, как получил эту рану. Тогда, посреди колючего вереска, с Вистановой кобылой, которую ему приходилось удерживать под уздцы, собраться с мыслями не получилось. Но сейчас, стоя в ветвях вяза и глазея вниз на крошечные фигурки на мосту, Эдвин обнаружил, что вспоминает промозглый воздух и кромешную тьму, резкий запах медвежьей шкуры поверх маленькой деревянной клетки, как при каждом толчке ему на голову и плечи падали крошечные жучки. Он вспомнил, как устраивался поудобнее и хватался за расшатанную решётку, чтобы его не швыряло из стороны в сторону, когда клетку волочили по земле. Потом всё затихало, и он ждал, когда снимут медвежью шкуру, чтобы внутрь ворвался холодный воздух и чтобы он смог рассмотреть хоть что-нибудь в свете горевшего рядом костра. Потому что в ту ночь так происходило уже дважды, и повторение притупило страх. Ещё он вспомнил вонь огров и злобную маленькую тварь, бросавшуюся на хлипкие прутья клетки, вынуждая Эдвина изо всех сил вжиматься в заднюю стенку.

Тварь двигалась так быстро, что её было трудно как следует рассмотреть. У него сложилось впечатление, что размером и формой она походила на петушка, но без клюва и перьев. Она наносила удары зубами и когтями, испуская беспрестанные пронзительные крики. Эдвин доверял защите деревянных прутьев от зубов и когтей, но иногда тварь случайно задевала клетку хвостом, и тогда его положение казалось ему куда более ненадёжным. Хорошо, что тварь — как предполагал Эдвин, ещё детёныш — пока не подозревала о силе собственного хвоста.

Хотя тогда эти нападения казались Эдвину бесконечными, теперь он думал, что проходило не так много времени, прежде чем тварь оттаскивали за поводок. Потом на мальчика тяжело падала медвежья шкура, и ему приходилось хвататься за прутья, пока клетку перетаскивали на новое место.

Сколько раз пришлось это вытерпеть? Всего раза два или три? А может, десять или двенадцать? А может, он уснул после первого раза, несмотря на такие условия, и остальные нападения ему приснились?

Потом, в последний раз, медвежью шкуру не сдёргивали очень долго. Он ждал, слушая пронзительные крики твари, звучавшие то в отдалении, то очень близко, и рык, который издавали огры, разговаривая друг с другом, и понимал, что на этот раз что-то должно пойти по-другому. Именно в те минуты жуткого ожидания он взмолился о спасителе. Он исторг эту просьбу из самой глубины своего существа, поэтому получилось что-то вроде молитвы, и стоило ей обрести форму в его сознании, как он почувствовал, что она будет услышана.

В эту самую минуту клетка задрожала, и Эдвин понял, что вся её передняя часть с защитной решёткой оказалась сдвинута в сторону. Он отшатнулся было назад, но медвежью шкуру уже сдёрнули, и свирепая тварь набросилась на него. Сидя на полу, Эдвин инстинктивно поднял ноги, чтобы отбросить её пинком, но тварь оказалась проворной, и ему пришлось отбиваться от неё кулаками и локтями. Ему даже подумалось было, что тварь его одолела, он на секунду закрыл глаза, а когда снова открыл, увидел, что его противник хватает когтями воздух, а поводок оттаскивает его назад. Тут ему представилась редкая возможность рассмотреть тварь как следует, и он убедился, что первое впечатление оказалось неверным: она походила на ощипанного цыплёнка, но с головой змеи. Тварь снова бросилась вперёд, и Эдвину снова пришлось отбиваться изо всех сил. Потом совершенно внезапно передняя стенка вернулась на место, и медвежья шкура снова погрузила его во тьму. И только несколько мгновений спустя, скрючившись в тесной клетке, он почувствовал покалывание в левом боку под самыми рёбрами и нащупал липкую влагу.

Эдвин понадёжнее упёрся ногами в вяз и, высвободив правую руку, осторожно дотронулся до раны. Боль окончательно притупилась. Когда они взбирались вверх по склону, грубая ткань рубашки иногда заставляла его поморщиться, но, когда он не двигался, как теперь, то почти ничего не чувствовал. Даже утром в амбаре, когда воин осматривал рану на свету из дверного проёма, она казалась всего лишь скоплением крошечных проколов на коже. Ранка была поверхностной, ему часто случалось получать и похуже. Однако сколько же от неё произошло неприятностей, а всё потому, что люди вообразили, что это — укус огра. Дай он твари отпор получше, возможно, вообще удалось бы избежать каких-либо ран.