Погребённый великан

Я говорил это, полагая, что с мастером Вистаном вопрос уже решён. Но едва мы оказались на тропе, даже из лесу выехать не успели, как нам встречается чумазый монах в стоптанных башмаках, который спешит пуще нашего в лагерь лорда Бреннуса и рассказывает, что мастер Вистан, оказывается, сбежал из монастыря, предав своих ночных преследователей смерти, причём от многих остались лишь обугленные кости. Что за человек! Странно, но сердце моё возрадовалось этой новости, несмотря на то что теперь нам снова предстоит трудное дело, а я-то думал, что все труды уже позади. Поэтому мы с Горацием оставили мысли о сене и ростбифе в доброй компании и снова карабкаемся в гору. Отрадно, по крайней мере, что мы удаляемся от того проклятого монастыря. В глубине души, и это правда, я чувствую облегчение, что мастер Вистан не сгинул в лапах монахов и окаянного Бреннуса. Но что за человек! Каждый день проливает столько крови, что Северн скоро выйдет из берегов! Чумазый монах говорил, что он ранен, но кто же поверит, что человек вроде мастера Вистана вот так запросто позволит себе лечь и умереть? Какую же глупость я совершил, позволив мальчишке Эдвину сбежать, кто теперь рискнёт поставить на то, что они не найдут друг друга? Сглупил, да, но я тогда слишком устал, да и не думал вовсе, что мастеру Вистану удастся спастись. Что за человек! Будь он мужчиной в наше время, даром что он сакс, Артур бы им восхищался. Даже лучшие из нас убоялись бы встретить в нём врага. Но вчера, наблюдая, как он бился с солдатом Бреннуса, я заметил, что в защите слева он давал слабину. Или то был хитрый приём? Если мне доведётся снова увидеть его в бою, я это выясню. Воин он искусный, сомнений нет, и нужно быть рыцарем Артура, чтобы заподозрить неладное, вот я и заподозрил, покуда смотрел бой. Я сказал себе: «Смотри, ошибочка слева». Умелый противник мог бы этим воспользоваться. Но кто из нас не стал бы его уважать?

Но эти чёрные вдовы, зачем они переходят нам дорогу? Разве не достаточно у нас забот? Мало нашему терпению испытаний? «Сделаем привал на следующем гребне», — говорил я Горацию, пока мы брели вверх по склону. «Сделаем привал и отдохнём, хотя собираются чёрные тучи, и наверняка будет буря. И если деревьев там не окажется, я всё равно усядусь прямо в кустах вереска, и мы обязательно отдохнём». Но, когда дорога наконец прекратила подъём, мы вдруг увидели огромных птиц, рассевшихся на камнях, и тут они все разом поднимаются, но летят не в тёмное небо, а к нам. Тогда я увидел, что на тропе перед нами собрались не птицы, а старухи в развевающихся плащах.

Зачем выбирать для сборища такое пустынное место? Ни каирна[9], ни высохшего колодца, чтоб хоть как-то его отметить. Ни хилого деревца, ни куста, чтобы укрыться от солнца или дождя. Только меловые скалы, с которых они и слезли, торчат из земли по обе стороны дороги. «Давай убедимся, — сказал я Горацию, — давай убедимся, что мои старые глаза меня не подводят и это не разбойники, которые собираются на нас напасть». Но вытаскивать меч из ножен не понадобилось — клинок до сих пор смердит слизью дьявольского пса, хоть я и воткнул его глубоко в землю, прежде чем уснуть, — потому что это и вправду оказались старухи, хотя парочки щитов от них нам бы не помешало. Это были женщины, Гораций, — теперь, когда мы наконец-то от них избавились, давай вспоминать о них, как о женщинах, потому что разве не заслуживают они жалости? Мы не станем называть их старыми каргами, хотя их поступки и вводят нас в искушение. Давай помнить, что когда-то хотя бы некоторые из них обладали грацией и красотой.

«Вот и он, — закричала одна, — самозваный рыцарь!» Когда я подъехал ближе, остальные подхватили её крик, и мы могли бы рысью промчаться сквозь их ряды, но я не из тех, кто бежит испытаний. Поэтому я остановил Горация прямо посреди толпы, посматривая, однако, на следующую вершину, словно изучая собирающиеся тучи. Только когда вокруг меня захлопали на ветру лохмотья и я почувствовал, как от криков сотрясается воздух, я глянул вниз с высоты седла. Их было пятнадцать? Двадцать? К Горацию потянулись руки, хватая его за бока, и я зашептал ему на ухо, чтобы успокоить. Потом я выпрямился и сказал: «Дамы, если хотите поговорить, прекратите шуметь!» Они поутихли, но взгляды их остались сердитыми, и я продолжал: «Что вам от меня нужно, дамы? Зачем вы так на меня накинулись?» На что одна из женщин выкрикивает: «Нам известно, что вы — тот самый глупый рыцарь, которому недостаёт смелости выполнить то, что ему поручено». И ещё одна: «Если бы давным-давно вы сделали то, о чём просил вас Господь, разве бродили бы мы по этой земле, стеная от горя?» И ещё одна: «Он страшится исполнить свой долг! Это написано у него на лице».

Я сдержал гнев и попросил их объясниться. И тут вперёд выступает старуха чуть вежливее остальных.

— Простите нас, рыцарь. Много долгих дней бродим мы под этими небесами, и тут являетесь вы — во плоти — и смело скачете прямо к нам, и мы не смогли сдержаться и утаить от вас свои жалобы.