Погром в тылу врага

Крутасов с грохотом повалил ржавый стеллаж, пристроенный к навесу, разлегся за ним. Максим вприпрыжку помчался к крыльцу, рухнул за него с разбега. Олег и Григорий бросились врассыпную, когда над головой засвистели пули. Оленич поднырнул под трансформаторную будку, стоящую на бетонных столбиках. Олег повалился за клумбу, с «удовольствием» отмечая, что оказался на направлении главного удара…

«Партизаны» с каменными рожами уже бежали по склону, а когда оказались в зоне поражения, стали разбегаться, падали в траву. «Полиция появится не скоро, – прикидывал Олег. – Мужичонка, конечно, сообщит, куда надо, расскажет про стрельбу, про «диких» угонщиков, но вряд ли копов вдохновит его рассказ. Перепоручат полицейскому спецназу или тому же спецподразделению «Омега», которое, кстати, должно быть где-то близко… Ну, и где они все?»

– Итак, герои сопротивления? – прорычал он. – Бьемся, пока рак на горе не свистнет?

– Да иди ты, – отозвался из-за груды железа Крутасов. – За что воюем, командир? Просто так?

– Как бы даже не за себя, – глухо пробурчал из-под трансформаторной будки Оленич. – Жить, *censored*, хочется…

– Так давайте жить, кто не дает? – процедил Олег, ловя в перекрестие прицела энергично ползущего боевика с зажатой во рту травинкой.

Вся его биография нарисована на посиневшей от напряга физиономии: срочная служба в начале девяностых, «унтер-офицерская» должность, к черту дембель, служба по контракту в горячих точках, поскольку больше ни хрена не умеем. Увольнение с треском из рядов – либо за пьянку, либо за рукоприкладство. Мыкался, несчастный, на гражданке, кончилось все, даже накопленное на черный день. Но явились добрые люди, предложили работу, никаких ограничений на темы совести и морали, можно убивать, но только по приказу, и вообще работа увлекательная… Олег планировал выстрелить в плечо, но злость решила иначе, и пуля вскрыла височную область мозга, ставя жирную точку в сомнительной биографии…

Злобно завопили боевики, поднялись, бросились на штурм, поливая пансионат автоматным огнем. Их встретил дружный залп – и поломалась атакующая шеренга. У одного лицо окрасилось кровью, и долго он не занимал «господствующую» вертикаль, другой схватился за поясницу – как при приступе радикулита (а всего лишь пуля прошла навылет), рухнул на колени, состроив мученический лик… Автоматчики разбегались, ныряли в траву. «Было десять, стало семь, – машинально отметил Олег. – Что-то мало их собралось, где остальные? Как бы в обход не подались, бродяги…»

– Эй, командир, – подал голос Крутасов, – все это, конечно, очень мило, но требуется фактор внезапности. Здесь дыра в ограде под навесом – четко сбоку. Если выбраться наружу, проползти по бурьяну, а потом ударить во фланг… Я, пожалуй, займусь.

– Ты спрашиваешь разрешения или ставишь в известность? – ухмыльнулся Олег.

– Думаешь, поможет? – поинтересовался из-под будки Оленич.

– Ну, уж точно не навредит…

За стеллажом что-то гремело, ворчал Крутасов, спотыкаясь о канистры и мелкий хозяйственный скарб. Потом настала тишина. Хотелось бы верить, что эти фланговые маневры остались незамеченными. За спиной образовалась возня – Максим Болдин расстался с крыльцом и подползал поближе, чтобы не подумали, будто он чего-то там боится. Пристроился слева от Максима, перевернулся на спину и принялся задумчиво ковырять пальцем пулевое отверстие в штормовке.